Между Олимпом и Голгофой

В самой древней истории живописи, составленной Плинием Старшим, рассказ о каждом значительном художнике начинался словами: «он первый…»: Клеофант первым стал покрывать силуэты фигур коричневой краской, Эвхир первым нарисовал идеальную фигуру, а Павсий научился изображать сложный ракурс…

Историю искусства можно продолжить до наших дней в том же духе, как историю открытий. Чтобы оставить свой след, художник должен в чем-то оказаться первым: найти новый сюжет, живописный прием, способы эмоционального воздействия на зрителя, или, наконец, новые источники духовной энергии – так же, как в ходе промышленной революции были обнаружены новые источники энергии физической – пар, электричество, энергия атома.

Алексей Кириллов, русский художник, половина жизни которого прошла в Греции, находит этот источник в неожиданном соединении античной тематики с христианскими идеями. Его притягивает то, что разные люди в разные времена считали священным. И ему удается найти чистейшую равнодействующую между столь различными культурами: его работы отличает не религиозность, а духовная открытость, а также внутренний эллинизм, поэтический дух греческого мироощущения.

Современное искусство стало спором Разрушителя и Творца. Иногда оба они мирно уживаются в творчестве одного художника, как ночь и день; иногда – властителем дум целых поколений становится только один.
Но, что удивительно, на разных исторических этапах, когда Творец одерживал победу над Разрушителем, очень непохожие друг на друга художники обращались к одному истоку: легендарной прародине всех наук и искусств – Древней Греции, где «запомнило свою колыбель европейское человечество, где был земной рай: боги сходили с небес и роднились с людьми», где человек ощущал себя необходимой частицей мироздания. Античность снова и снова показывала свою неотделимость от актуальных проблем действительности.

Взгляд на Древнюю Грецию, обожествленную человеческим сознанием, «снаружи» и «изнутри»; из глубины мифологических сказаний, но с позиций человека ХХI века, позволяют Алексею Кириллову отыскать «альфу» и «омегу» даже не в плане «истоков» и «итогов», а самой сути, основы законов человеческой жизни. Античность в его творчестве – не «заимствование» и не «влияние» – она в живом и подвижном соотношении с основными мотивами современной духовной жизни, созвучной художнику – ведь в греческих мифах сокрыты идеи, воспринятые христианством, а сами мифы образуют «естественный язык» религии, не нуждающийся в какой-либо замене.

Стремление создать порядок из хаоса, очеловечить жизнь – основная тема работ Кириллова, который, безусловно, предпочитает олимпийский «день» – хтонической «ночи», а аполлоническую упорядоченность – стихийным порывам язычества, не разделяя красоту и мораль в своих работах. Он использует античные образы так, как они использовались в раннехристианском искусстве – в символической форме выражая современные идеи.
Древняя цивилизация не стала для него склепом мёртвых идеалов, размышлений, артефактов, наоборот, живая связь времен пронизывает все его творчество. Путешествуя между временными и культурными пластами, художник стремится охватить разные миры, включить их друг в друга и наладить общение между ними.

Мир и человек, материальное и духовное, возникли из порядка и красоты. Выразить это понятнее языком, который гораздо сложнее слов: Кириллов строит свои работы на равновесии, пропорциях, представляет натуру с помощью пластических и цветовых эквивалентов. Формы отражают момент осознания эмоции, материал же имеет магическое, символическое значение. Кость, волшебством искусства создающая впечатление живого тела – знак отдаленного прошлого, сути, ядра; дерево, соединяющее небо и землю; зеркало. Мир – это бесконечный лабиринт зеркал, перекличка образов, их созвучие, отражение всего во всем.
Зеркало, отражая и удваивая, воссоздает мифический образ «Андрогина» – символа мировой гармони, объединяющий в едином существе все качества и способности, традиционно рассматриваемые либо как мужские, либо как женские.
Восполняя часть до целого, Кириллов напоминает человеку (по определению всегда неполному и потому ущербному) о норме целостного бытия.

Андрогинны и сдержанно-чувственны герои картины «После победы». Философ Платон полагал, что жажда целостности и стремление к ней – это и есть любовь, Эрос, предчувствие универсальной гармонии. Восхождение к высшей красоте проходит через прекрасные учения и поступки, но начинается с любования прекрасным телом.
Парные образы мужчины и женщины, обретающие гармонию в единстве, возведены на картинах Кириллова к античной норме – единству телесной и духовной красоты, тому, что в Древней Элладе называли «каллокагатия».
Совсем иначе решается целая галерея образов суровых христианских святых, свершающих восхождение в одиночестве – это святые мощи, величием духа прорывающие ветхую телесную оболочку. Лучи их нимбов впиваются в головы как шипы тернового венца, напоминая о мученическом пути Христа, принявшего смерть за грехи человеческие.

Мир художника подвижен и зло, умирание – его необходимая составляющая. Неистребимость зла рефреном присутствует в картине «После победы»: на фоне общей умиротворенности, брошенных воином лат и оружия – из пасти поверженного дракона выползает змея – образ мирового зла в новой личине.
Жизнь – прежде всего движение, подобное электрическому току, а ток возникает вследствие разности потенциалов. Чтобы породить движение – необходимо нарушить равновесие: на картине «Conception» (по-новому трактованной сцене «Благовещения») за дематериализацией Марии – превращением ее из земной женщины в Мать Иисуса наблюдает дьявол.

Алексей Кириллов дает жизнь новой реальности, где все привычное отступает, растворяется и глазу открывается преображенная картина бытия.
Мир, изображаемый художником, несет в себе образ первозданного космоса как его понимали древние греки: уже разъединенного на противоположности, но сохраняющего первобытное единство; конкретизация темы осуществляется с помощью крупно выделенных фигур или знаков: солнца, луны, реки, цветка жизни с небесно-синими лепестками, шахматного орнамента, как на архаических вазах геометрического стиля.
В греческой вазописи шахматный орнамент обозначал непрерывность жизненного процесса, его потенциальную бесконечность.
Это небо и земля, суша и вода, день и ночь, мрак и свет, жизнь и смерть – уже отдельные, но еще неотделимые. Их смена – это смена дня ночью, солнца луной, жизни смертью – в вечном, необратимом и непрекращающемся процессе.

Те же два квадрата – черный и белый, мрак и свет, начало и конец – персонифицируются в картинах и объектах Алексея Кириллова в ангела и дьявола, «альфу» и «омегу» – начальную и последнюю букву греческого алфавита, солнце и луну, в образы отца и сына, Аида и Персефоны.
Персефона, дочь Деметры, явившаяся на землю после зимы, потерь, умирания – трогательный и беззащитный образ весны и начала жизни. Однако гранатовое яблоко в ее руках – дар коварного Аида – напоминает о неизбежном возвращении в Царство Мертвых. Учение о вечном возвращении присуще всем греческим концепциям бытия – мифологическим и философским. Но здесь художник добивается той же ассоциативной связи, как в раннехристианской живописи: ведь гранат – это еще и символ пролитой крови Христа, распятого на кресте, а возвращение Персефоны из царства мертвых – намек на историю воскресения сына Божьего.

Работа, созданная под влиянием сильной эмоции, содержит в себе ту частичку энергии, которая явилась побудительным мотивом творческого процесса. Настроение, состояние души «записываются», «впечатываются» в произведение.
Потерянность, одиночество, отсутствие тепла, подсознательные страхи – все это долго оставалось главными темами для большинства художников. В результате общество, зрители выработали самозащиту на подобную тематику – от равнодушия до активного неприятия.
Современное искусство теперь понимается как серьезная, напряженная духовная работа. Художник одаривает свое творение силой создателя, а сам процесс делания такой работы предполагает предельную концентрацию физических и духовных усилий.

Алексей Кириллов всегда верен себе и делится с людьми лучшим в себе.
Разного рода ассоциации включают культурную память, неожиданные сопоставления заставляют по-новому взглянуть на привычные, «заезженные» истины. Соединяя приемы иконописного письма и современную манеру; перспективу – прямую, обратную и «нулевую», художник вступает в диалог со зрителем, обращается ко всем духовным способностям современного человека.
Его искусство гармонизирует, наставляет, настраивает на позитивное восприятие жизни и… приподнимает над суетой будней.
Художник не обещает нам Олимпа и не страшит Голгофой, но в работах его незримо присутствуют две эти вершины человеческого духа.

Ольга Морозова