Владимир Шинкарев. Боровая и Смоленка

Около двух десятков своих новых пейзажей (одного формата — 60х80), продолжающих начатую в конце 90-х серию «Мрачных картин», на излете выставочного сезона Владимир Шинкарев представит в Выставочном зале «НоМИ».

Как кажется, ему нравятся наши белые стены, которые заостряют впечатление от беззащитности прямоугольника пейзажа, когда последний не поддержан ничем, кроме собственно мастерства живописца. Либо пан — либо пропал. Особая форма сеппуки. Ни тебе принадлежности к любимому музейным мейнстримом проектантству (слава богу, ситуация меняется — сами научились складывать отдельные вещи в проекты), ни интриги, ни особого, как в комиксах, сюжета. Боровая — какой уж тут сюжет. Скука непролазная, особенно в той части, где улица пересекает ж/д.

У Шинкарева многое связано с Боровой, здесь многое для него начиналось, но — в отличие от коллег по цеху, красящих свое прошлое в радужные цвета, — пешеход-Шинкарев почему-то упрямо движется в противоположном направлении. Никакого идиллического прошлого в «физиономии» Боровой нет: и несколько светящихся окон глухого фасада запрограммированной художником «мрачности» не помеха.

Теперешняя мастерская художника — на Васильевском острове, на Смоленке (это речка такая в Петербурге, и кладбище еще Смоленское неподалеку имеется). Место, может, тоже не шибко веселое — но светлое необычайно. До глупой оптимистичности и нечаянных слез. Что и бывает в конце всякой счастливой истории. Это если движешься в правильном направлении — из тени в свет.

По словам доктора искусствоведения Сергея Даниэля, ландшафт Шинкарева «просторен и пуст; одинокому взору словно нравится скитаться в безлюдье. Протяженность горизонталей акцентирована редкими вертикальными доминантами, палитра скупа, подчас до крайности. Впечатление такое, будто Шинкарев вознамерился писать “петербургский текст” заново или вернулся к началу начал, когда над финской топью едва замаячили первые строения».

Цикл «Великая китайская стена», тоже показанный несколько лет назад в «НоМИ», был, наверное, самым минималистичным в творчестве Шинкарева. И — тоже откровением. У нас в «НоМИ» все вообще проистекает почти как в кабинете у врача: минимум поддержки — и вся правда как на ладошке. Но Володе, похоже, иногда этого и надо: быть распятым на нашей белой стенке вместе со своей живописью. Непростым петербургским пейзажем.