Во власти красоты. Часть II. «Клеопатра Невы»
Авторы: Лия ПевзнерВ предыдущем номере журнала была опубликована первая часть этой статьи, где автор, известный искусствовед и исследователь-пушкинист, подвергает сомнению несколько атрибуций графических портретов, принадлежащих руке А.С. Пушкина и считавшихся изображениями Анны Олениной, дочери А.Н. Оленина, Президента Академии художеств и директора Императорской публичной библиотеки. В этом номере печатается вторая часть статьи, в которой автор конкретизирует переатрибуцию шести пушкинских портретов, высказывая гипотезу о существовании другой модели. Кто же она?
До последнего времени в пушкиноведении считалось, что поэт сделал только один рисунок графини Аграфены Федоровны Закревской — дочери Ф.И. Толстого (собирателя рукописей), известной красавицы и адресата стихотворений самого А.С. Пушкина и Е.А. Баратынского. Рисунок находится на черновой рукописи поэмы «Полтава» (песнь I). Графиня А.Ф. Закревская изображена в рост с едва намеченным лицом, то есть без внимания к портретному сходству.
Известны пять ее портретов, выполненных профессиональными художниками. Один принадлежит кисти известного английского портретиста Дж. Доу и датирован им 1823 годом. Портрет был впервые воспроизведен в цвете в каталоге выставки «Незабываемая Россия. Русские и Россия глазами британцев. XVII-XIX вв.» с аннотацией: «В течение долгого времени считалось неизвестным местонахождение оригинала. Он выполнен Дж. Доу в период его пребывания в Петербурге с 1819 по 1828 год. Портрет, вывезенный родственниками Закревской в середине XIX века за границу, был выставлен на аукционе Сотби в Лондоне только в 1997 году, откуда приобретен Галереей А. Лахмана (Кельн)». С этого портрета Пушкин, познакомившийся с Закревской в 1828 году, сделал свой рисунок.
Отмеченное выше внимание А.С. Пушкина в рисунке не к лицу, а к фигуре — свидетельство особого интереса к великолепной эффектной пластике, «скульптурности» модели, ее величественной стати. Пушкин проявил здесь острое видение художником чувственной красоты Закревской. В этой связи интересно отметить, что и в известной литографии с портрета работы Е.И. Гейтмана — благодаря технике — скульптурность форм фигуры выявлена еще больше, чем в живописи.
В Государственном Историческом музее (собрание П.И. Щукина) находится миниатюрный портрет графини А.Ф. Закревской работы неизвестного художника первой четверти XIX века, парный к портрету ее мужа — графа А.А. Закревского. Оба портрета были сделаны, видимо, к их свадьбе в 1818 году. Портрет графини чрезвычайно выразителен. Художник с удивительной непосредственностью показал натуру модели: в ней, еще очень юной, уже видна очаровательно-изящная, как змейка, женщина-хищница с пронзительным взглядом и сладострастным ротиком.
Две миниатюры неизвестных художников первой четверти XIX века были сделаны фрагментарно по вышеуказанным двум портретам: одна — поясная, с портрета Дж. Доу, другая — со свадебной миниатюры 1818 года. Первая находится в собрании Всероссийского музея А.С. Пушкина, иконографический тип в ней сохранен точно: Закревская в том же синем платье, с теми же жемчугами в той же прическе, но изображена сидящей с книгой в правой руке на фоне скульптурного бюста отца. Другая миниатюра известна только по воспроизведению, она была в собрании П.И. Щукина в Москве и представляет собой фрагмент в оплечной композиции со «свадебного» портрета, упомянутого выше, с изменением в направлении взгляда: она смотрит не прямо, а вправо от нас5.
Иконографически и по образной трактовке пушкинские рисунки из тех, которые А.М. Эфрос считал изображениями Анны Олениной, при сравнении с этими портретами графини Закревской дают достаточно оснований для их переатрибуции в пользу А.Ф. Закревской (несмотря на сложность сравнения лиц в профиль и анфас). Это — одно лицо как во внешних — правильных и строгих — очертаниях, рисованных стремительно-темпераментно, в том числе и в чувственном рисунке рта, так и в форме прически из нескольких буклей, которую она носила с начала 1820-х годов (рис. 6). Все эти профили сделаны по единой графической «формуле», иконографически в них одна модель: дама зрелого возраста около 30 лет (рис. 8-9). Особенностью всех портретов является отсутствие глаз. Такой прием не характерен вообще для Пушкина-портретиста. Это едва ли не единственный пример. Он, несомненно, должен, как увидим далее, что-то означать.
Первый рисунок из шести находится на полях списка стихотворения 1828 года:
Дар напрасный, дар случайный
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Слева помета: «26 мая 1828 г.». Это день рождения Пушкина. Мысль стихотворения и появление на этом листе портрета, на котором, по нашей гипотезе, изображена Закревская, связаны сложными нитями между собой. Накануне, 25 мая, поэт совершил прогулку на пироскафе с Олениным, Мицкевичем, кн. П.А. Вяземским, который заметил, что «Пушкин дуется, хмурится, как погода, как любовь». Видимо, произошло какое-то объяснение с Анной Олениной, означавшее разрыв отношений. На следующий день он уехал в Петербург, там, в гостях у Е.М. Хитрово, написал стихотворение «Дар напрасный:», отразившее состояние его духа, и на нем рисовал профиль женщины, занявшей его воображение, как антитеза той, которая его отвергла. В эстетической красоте профиля — отклик первого впечатления от встречи 6 мая; в нем проявилось определенное эмоционально-поэтическое восприятие нового лица: поэт был «захвачен» мощной «властью своей красоты».
Из пяти «портретов без глаз» этот — самый выразительный, эмоциональный и художественно завершенный. В нем все сказано только линиями профиля и рисунком рта: это образ женщины сильной, далеко не мягкой, но и влекущей чувственно. Великолепный образец мастерства художника-графика, когда пронзительный взгляд «видим» без изображения глаз.
На листе черновой рукописи «Сказки о царе Салтане» находится несколько рисунков. На обороте листа — черновой набросок стихотворения, озаглавленный Пушкиным «Подражание Анакреону. Кобыл(ица)». Набросок датирован 6 июня и посвящен Анне Олениной. Верхний профиль атрибутирован А.М. Эфросом как портрет Анны Олениной (май 1828) (рис. 7). Однако в последнем издании «Рисунков Пушкина» эта иконографическая атрибуция снята и дана иная дата самого рисунка — июнь. Внизу, под рисунком молодой кобылицы, находится еще один — женский профиль другого иконографического типа с открытыми большими глазами (рис. 10). Он никак не зафиксирован и не обозначен ни в одном издании, где воспроизведены рисунки Пушкина, включая указанное издание 1996 года. Но представляется, что именно на этом рисунке, при всей его неоконченности, а не на верхнем, изображена Анна Оленина. Это ее нежный девичий профиль и ее глаза. Основатель и директор Музея-усадьбы Приютино Л.В. Тимофеев дает ее портрет: «Небольшого роста, стройная, белокурая, с маленькой ножкой и большими голубыми глазами: бойкая, быстрая, великолепно гарцующая на лошади в окружении гостей во время прогулок в окрестностях Приютино». Кроме непременного «атрибута» Анны — глаз, рядом изображен и другой — «маленькая ножка».
Дар Пушкина — художника-графика проявился и здесь во всем блеске: образно, по-пушкински сопоставлены линейно и ритмически две передние резвые маленькие «ножки»: женская — в туфельке — и столь же изящная — «молодой кобылицы», вторая «ножка» которой — в своенравном танцевальном движении балетного «па» — точное графическое переложение стиха, где есть еще и «косящий глаз» кобылицы, как и на рисунке. Верхний профиль решен иконографически и по возрасту в той же «формуле», что и на рис. 1. Перед нами рисунок-криптограмма определенной композиции, которая прочитывается именно так, если видеть в верхнем профиле А. Закревскую.
Ее содержание: после разрыва с Анной Олениной (25 мая) Пушкин метался между двумя увлечениями, а может быть, вторым «спасался» от неудачи первого. Криптограмма графически фиксирует это метание. Ряд обстоятельств в жизни Пушкина, в это время замеченных кн. П.А. Вяземским, подтверждают прочтение криптограммы. Позже в письме к А.И. Тургеневу он писал, вспоминая это время: «Пушкин целое лето кружился в вихре петербургской жизни, воспевал Закревскую»; он же — жене еще 7 мая: «Поэт совершенно отбил меня от Закревской» (описывая бал у Авдулиных 6 мая).
В двух рисунках, сделанных один под другим (рис. 11) на черновике поэмы «Полтава» (конец песни I), А.М. Эфрос также видел Анну Оленину (сентябрь-октябрь 1828 г.), считая, что в нижнем поэт «применил к профилю Олениной свой излюбленный прием — обычное «травести»: переделал очертания ее лица в профиль пажа с мягкой шляпой и нарядил этого пажа в мужской камзол». Однако ни в чертах лица, ни в возрасте, ни в характеристике образа в верхнем профиле невозможно признать изображение Анны Олениной. Это действительно «травести», но не Оленина «в двух лицах». Полагаем, что на верхнем рисунке изображена та же дама, в том же возрасте, того же «характера натуры», что и в предыдущих двух профилях — А.Ф. Закревская. А в профиле «паж», по нашему мнению, — мужское лицо, в котором почти неуловимым приемом — при отсутствии специфических черт «арапского» профиля, лишь слегка заметной горбинкой на носу — выявляется отдаленное сходство с самим Пушкиным.
Пушкин-художник «сплавляет» черты своего лица с чертами не А.А. Олениной, а А.Ф. Закревской. Криптограмма из двух таких портретов несет в себе определенный смысл и образно совершенно точно соотносится с прозой и стихами июля-августа 1828 года, связанными с графиней Закревской.
23 июля появляется первое стихотворение — «Портрет».
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О, жены севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до упаду сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
С 1 по 19 августа появляются еще два стихотворения (или две части одного), обращенные к Закревской: часть I «Наперсник» (1-12 августа) и его продолжение, часть II «Счастлив, кто избран своенравно:» (12-19 августа).
Ч. I Твоих признаний, жалоб нежных
Ловлю я жадно каждый крик:
Страстей безумных и мятежных
Как упоителен язык!
Но прекрати свои рассказы,
Таи, таи свои мечты:
Боюсь их пламенной заразы,
Боюсь узнать, что знала ты!
Ч. IIСчастлив, кто избран своенравно
Твоей тоскливою мечтой
.......
Но жалок тот, кто молчаливо,
Сгорая пламенем любви,
Потупя голову, ревниво
Признанья слушает твои.
Рисунок-криптограмма — прямое графическое выражение этих стихов, а нижний рисунок — последних четырех строк. Тем самым рисунок «травести» представляется подтверждением нашей гипотезы о модели.
В те же дни Пушкин продолжает ухаживать за Анной, она отмечает это в своем «Дневнике»: «В субботу были мои рожденья... Пушкин был по обыкновению у нас. Он влюблен в Закревскую и все об ней тоскует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности».
В 1828 году Пушкин начал писать повесть «Гости съезжались на дачу:» (не окончена): «Двери в залу отворились, и Вольская взошла. Она была в первом цвете молодости. Правильные черты, большие черные глаза: странность наряда: все поневоле привлекало внимание». Герой повести Минский говорит о ней далее: «Она занятна; я просто наперсник или что Вам угодно. Но я люблю ее от души — она уморительно смешна: В ней много хорошего и гораздо менее дурного, чем о ней думают». В таких же выражениях 1 сентября 1828 года Пушкин писал кн. Вяземскому о своих отношениях с Закревской: «Я пустился в свет, потому что бесприютен. Если б не твоя Медная Венера, то я бы с тоски умер. Но она утешительно смешна и мила. Я ей пишу стихи. А она произвела меня в свои сводники:». Т.Г. Цявловская, приведя текст из этого письма Пушкина в связи с повестью и стихами поэта, датировала повесть августом 1828 года и дала к ним комментарий: «В повести мы узнаем психологическую ситуацию стихов. Закревская преломляется в образе Зинаиды Вольской: «в первоначальном тексте письма вместо «твоя Медная Венера» стояло: «если б не Закревская».» В августе — первой половине сентября 1828 года во время работы над повестью «Гости съезжались на дачу:» А.С. Пушкин в столь же откровенном стиле пишет о своих отношениях с Закревской в письме к Е.М. Хитрово: «Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хоть я люблю ее всем сердцем»». П.К. Губер, один из первых пушкинистов 1920-30-х годов, заметил очень тонко по этому поводу, что на сопоставлении стихов и писем «чрезвычайно ярко обнаруживается неустранимая двойственность, заложенная в натуре Пушкина: между тайноведением поэта («язык богов» в стихотворении) и точкой зрения человека» (язык писем).
В «Альбоме Елизаветы Ушаковой» находятся два профильных портретных рисунка, по атрибуции А.М. Эфроса — также Анны Олениной. Один — с длинной серьгой (с пометой 2) (рис. 12), в академическом каталоге «Рисунки Пушкина» 1996 года с него снята атрибуция Эфроса, второй (рис. 13) вообще не воспроизведен. В них, бесспорно, та же модель, в той же «формуле», но уже сильно шаржирована, а во втором — особенно и недобро; в нем фактически нет профиля, характер изображенной выявлен снова — без глаз, лишь колючим рисунком кончика носа, остро торчащего из-под прически, закрывающей все лицо, и рисунком самой прически, всклокоченной истерично-темпераментно. По лаконизму и выразительности графического языка — шедевр пушкинского графического портрета-шаржа.
С 5 декабря 1828 года по 5 января 1829 года Пушкин был в Москве, сочиняя в альбом Ушаковой свой знаменитый «Дон-Жуанский список», и, видимо, в это время представил девицам Ушаковым облик одной из списка — «Аграфена». Глядя на эти два рисунка, особенно второй, вспоминается «диагноз» пушкиниста и врача-психиатра В.В. Вересаева: «Можно с уверенностью заключить, что: за «болезненность» Закревской говорят все имеющиеся данные — она, по-видимому, была: истеричкой».
Поэт Е.А. Баратынский в поэме «Бал» в образе Нины создал портрет А.Ф. Закревской:
...как влекла к себе всесильно
Ее живая красота:
...какая бы Людмила ей
Своих лазоревых очей
И свежести ланит стыдливых
Не отдала бы сей же час
За яркий глянец черных глаз,
Облитых влагой сладострастной.
...но порой,
Ревнивым гневом пламенея,
Как зла в словах,
Страшна собой
Являлась новая Медея!
Беги ее: нет сердца в ней!
Влюбленных взглядов не лови:
В ней жар упившейся вакханки,
Горячий жар, — не жар любви.
Эти два профиля: «с серьгой» и шарж «с носом» — почти иллюстрация к стихотворению Баратынского — в них она «страшна», как «новая Медея» в гневе и злости.
Литературные портреты Закревской оставили старейшие пушкинисты: Н.О. Лернер, В.В. Вересаев, синтезирующий весь арсенал высказываний и делающий вывод и как литературовед, и как врач-психиатр. «Это была, — писал известный пушкинист Н.О. Лернер, — не простая распутница, а жрица любви, вакханка, менада, неслыханно служившая матери наслаждений, сложная натура; ей была знакома тоска душевной пустоты; в ней сочетались Русалка и Магдалина. Такая женщина, да еще вдобавок красавица, не могла не заинтересовать Пушкина». Теоретически было бы странно думать, что Пушкин-художник, Пушкин-портретист мог пройти мимо такой модели.
В «Дон-Жуанском списке Пушкина» П.К. Губер писал: «Имя Аграфены Федоровны Закревской Пушкин поместил во вторую часть Дон-Жуанского списка. Здесь не было настоящей любви, но: имело место острое психологическое любопытство, интерес художника-наблюдателя к женщине бурных страстей и далеко не заурядного характера». Все стихи поэта и письма как Пушкина, так и Баратынского «рисуют ее: бешено-сладострастною и порочною, внушающей прямой страх заразительною силой «сатанинской своей страстности»; »... это была тигрица, рвавшая когтями путы «лицемерно-добродетельного света». Подобное художественно-образное содержание нашло свое отражение и в восьмой главе «Евгения Онегина». В интересной антитезе двух образов — Нины Воронской (Закревской) и Татьяны — поэт делает художественно-образное сопоставление двух героинь как двух типов женской красоты и натуры — монументально-скульптурной чувственности и камерно-лирической одухотворенности:
Беспечной прелестью мила
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою
Сей Клеопатрою Невы,
И верно б согласились Вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла
Хоть ослепительна была.
Во всех рисунках А.С. Пушкина, в которых предлагается видеть А.Ф. Закревскую, читается, подобно всем приведенным выше ее литературным, художественно-поэтическим, прозаическим и живописным портретам, идентичная характеристика чувственного, властного темперамента — черта натуры, не присущая Анне Олениной. Пушкин не напрасно в этих рисунках — исключительный случай — не рисует глаз, как уже было замечено; он их закрывает сознательно (и это художественно-точный прием), словно боясь властной силы их «сатанинского» выражения. Но что поражает: это выражение «видишь» и в линиях профиля, и даже в прическе. В некоторых рисунках поэт изображает прическу обобщенно, темным пятном, силуэтно, в иных — воспроизводит форму нескольких локонов «вьющейся линией», в том числе прическу одной и той же модели.
Пушкин рисует как график. Его «язык» — линия и штрих различного нажима, черное пятно на белом фоне бумаги, постановка и рисунок зрачка, разрез глаз, линия смыкания губ, рельеф лица, абрис головы в целом.
Во всех портретах А.Ф. Закревской явно выявлена поэтическая доминанта восприятия Пушкиным ее личности, и эта «доминанта» не сходна с «доминантой» Анны Олениной.
В хронике одновременного появления стихотворений, прозы, портретов, встреч Пушкина с Олениной и Закревской замечается интересная особенность: нигде в письмах поэта нет ни слова об Олениной, есть только два портрета и два очерка, неоконченных, как оборванная мысль, тогда как законченных портретов Закревской несколько и много откровенного разговора в письмах о своих с ней отношениях.
Глаз Пушкина-портретиста выявил свое восприятие личности модели, ее натуру. Как и в двух портретах Анны Олениной — это два разных человека. В портретах А.Ф. Закревской и А.А. Олениной имеет место не только иконографическая, но и внутренняя, эмоционально-психологическая согласованность с их характеристиками в поэзии, прежде всего в произведениях самого Пушкина (кроме других документальных данных, перечисленных выше в статье). И это — важнейший довод в предлагаемой переатрибуции.