Второе призвание

Французская идиома violon d’Ingres (скрипка Энгра), взятая в основу названия выставки, не относится к числу прочно укоренившихся в русском языке. Наиболее точно ей может соответствовать выражение «второе призвание», обозначающее склонность человека к какому-либо другому, не основному для своей профессии занятию. Как, например, в случае с весьма успешным французским живописцем Энгром, посвятившим немало времени занятиям музыкой и игравшим в оркестре на скрипке.

Выставка – дань памяти Святославу Теофиловичу Рихтеру, гениальному исполнителю и тонкому знатоку мирового искусства, задумавшему «Декабрьские вечера» как художественно-пространственный синтез пластического и музыкального. Музыканту, влюбленному в живопись, дружившему с художниками и дарившему занятиям пастелью многие часы своей жизни. Возможно, в этом увлечении, «втором призвании» маэстро таится ключ к пониманию его личности. «Музыка в моей жизни главное, но она все-таки не вся моя жизнь, – признавался Рихтер. – Я мог бы стать не только музыкантом, да, мог бы… артистом, художником».

Выставка в ГМИИ им. А.С. Пушкина, развернутая в рамках фестиваля «Декабрьские вечера Святослава Рихтера 2005» и посвященная 25-летию этого события, объединила работы выдающихся мастеров искусства ХХ века – музыкантов, актеров, режиссеров, писателей, балетмейстеров, проявившихся себя также и в сфере изобразительного искусства. Среди них Владимир Васильев, Герман Гессе, Тонино Гуэрра, Фридрих Дюрренматт, Юрий Завадский, Жан Кокто, Серж Лифарь, Генри Миллер, Владимир Наумов, Людмила Петрушевская, Святослав Рихтер, Михаил Чехов, Дитрих Фишер-Дискау.

Декабрьская выставка нынешнего года в Пушкинском музее имеет более общий, чем чисто искусствоведческий, замысел. Она посвящена теме творчества в широком смысле и открывает возможность увидеть проявления индивидуального художественного опыта известной личности в новой для восприятия форме, что делает экспозицию привлекательной для самой широкой зрительской аудитории. C другой стороны, совокупность представленных имен и произведений дает шанс теоретикам рассуждать о взаимодействии различных культурных «кодов» или «языков» искусства, о синтетической природе художественного образа.

О способности талантливых людей проявлять себя в различных видах творчества известно давно. Как широк был, например, диапазон дарований мастеров Возрождения: Микеланджело писал сонеты, Леонардо изобретал машины. В эпоху романтизма, начиная с Гете, писатели непременно рисовали. Среди них – Мериме, Готье, Мерике, Гофман, Мюссе, Жорж Санд, Андерсен, Гюго. И конечно, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Батюшков, Шевченко, Гоголь…

С этой точки зрения, выставка имеет еще один значимый аспект. Ее материалы, относящиеся исключительно к ХХ столетию, исследуют тему второго призвания в эпоху, когда занятие тем или иным видом искусства получает статус профессиональной деятельности. Вот почему во французском violon d’Ingres все же слышится невольное изумление и, возможно, ирония по отношению к чудачеству вполне состоявшегося профессионально человека. Заметим, кстати, что русское выражение «второе призвание» несет в себе иную, более возвышенную эмоциональную тональность.

Несмотря на различие ментальной установки, в большинстве случаев отечественные и зарубежные авторы, представленные на выставке, объединены общим стремлением объяснить себе и окружающим загадку своего второго «я». «И пришел день, – пишет в своем «Кратком жизнеописании» нобелевский лауреат Герман Гессе, – и я открыл для себя совсем новую радость. Внезапно, дойдя уже до сорока лет, я начал заниматься живописью. Не то чтобы я почитал себя за живописца или желал стать таковым, но живопись – чудесное времяпрепровождение, она делает тебя веселее и терпеливее… И это мое занятие злит моих друзей. Что делать – всякий раз, стоит мне начать что-нибудь необходимое, блаженное и прелестное, люди хмурят брови. Им хотелось бы, чтобы ты оставался таким, каким ты был, чтобы ты не изменял своего лица. Но мое лицо сопротивляется, оно хочет вновь и вновь меняться – это его потребность». Дух вечного бунтарства, не утраченный Гессе и в середине жизни, приведший некогда выходца из патриархальной религиозной семьи в литературу, заставлял теперь уже именитого писателя отстаивать свое право, вопреки недоумению окружающих, заниматься рисованием.

Поиск нового для себя способа познания мира через изобразительное искусство одновременно был для Гессе путем спасения своей «начальной свободы»*. «Лишь тот, кто в силах с прошлым распроститься, спасет в себе начальную свободу». Но, как тонко отметил некогда Сергей Аверинцев, анализируя литературное наследие писателя, его бегство из сонного уюта родного городка Кальв в южной Германии было до какой-то степени условным, и взгляд Гессе на мир навсегда сохранил черты провинциальной добропорядочности.

Пожалуй, мы можем сказать то же и о его изобразительном творчестве, представленном на выставке шестью акварелями из собрания Немецкого литературного архива в Марбахе на Неккаре. Запечатленный на них сюжет – красные черепичные крыши среди зелени холмов – знакомый с детства ландшафт родины Германа Гессе Баден-Вюртенберга, гражданином которого он оставался до конца жизни.

Из многочисленных «рисующих» писателей наиболее детальное описание того творческого состояния, которое заставляет литератора, отложив перо, взяться за рисование, принадлежит, пожалуй, швейцарскому прозаику и драматургу Фридриху Дюрренматту. «Все годы моего писательства, когда я рисую или занимаюсь живописью, то переношусь в детство. Возвращаюсь к истокам детского творческого дара, – утверждал он. – И тогда мне кажется, что стоило преодолеть искушение писать и остаться навсегда художником». В его картинах и рисунках, предоставленных ГМИИ им. А.С. Пушкина Национальной библиотекой Швейцарии, запечатлены образы, получившие воплощение на страницах литературных произведений писателя. Это, например, тема грядущей мировой катастрофы, гибели индустриальной цивилизации. Серия «Башни», начатая в 1952 году и законченная в 1976-м рисунком «Башня после падения», кажется пророческим видением разрушения нью-йоркских небоскребов. Возможно, что заглянуть в грядущее Дюрренматту помогли и другие его занятия – философия и естественные науки, которыми он также увлекался всю жизнь.

Однако по разнообразию творческих интересов и талантов первое место среди деятелей культуры ХХ столетия, работы которых составили выставку в ГМИИ им. А.С. Пушкина, принадлежит, бесспорно, Жану Кокто. Французский писатель, поэт, драматург, сценарист и художник, законодатель моды и творец новых талантов, Кокто стал особым культурным явлением ХХ столетия. В начале века он дебютировал сборниками стихов, одновременно создавал макеты афиш для балетных спектаклей труппы Сергея Дягилева. Как драматург стал известен интерпретациями античных сюжетов. Несколько блестящих романов принесли ему славу романиста. Особое место в жизни Кокто занимало кино. Он писал сценарии, и сам снялся в ряде картин. Его творческая натура постоянно требовала реализации в самых разнообразных сферах художественной деятельности.

По свидетельству писателя Андре Моруа, «поразительное разнообразие его дарований долго мешало современникам оценить достоинства его произведений… Трудно поверить, что подобная разбросанность может быть формой проявления гения. Кокто сознавал опасность, но шел на риск… Каждый раз, как он достигал совершенства в одном жанре, он оставлял его ради другого, часто противоположного».

В изобразительном искусстве он также был приверженцем самых разнообразных стилей. Художественное наследие Кокто оказалось чрезвычайно востребовано и популярно в наступившем столетии. Выставки его работ проходят сегодня по всему миру. Благодаря любезности коллекционера Северина Вундермана (Швейцария) ГМИИ им. А.С. Пушкина получил возможность представить графику Кокто. Она охватывает всю первую половину ХХ века и делает наглядной трансформацию художественных вкусов и предпочтений автора. Это рисунки пером и цветными карандашами, пастели, литографии. Особенно интересны, на наш взгляд, ранние портретные зарисовки Кокто, сюжеты, ставшие темой его драматургических сочинений на исторические темы («Орфей», «Рыцари Круглого стола»), а также эскиз к монументальному произведению – росписи зала новобрачных в ратуше Ментоны.

Любопытно, что Кокто, деливший себя на протяжении жизни между вербальным и пластическим, в книге «Критическая поэзия», рассуждая о собственном творческом кредо, предпочел изъясняться в терминах изобразительного искусства: «Чтобы ни думала публика, у меня нет никакой эстетической программы. Я стремлюсь только выдержать линию. Что такое линия? Это жизнь… У писателя линия главенствует над формой и содержанием. Она пронизывает все слова… Звучит непрерывной нотой. В каком-то смысле линия – это стиль души, и если она изменит себе, рассыплется завитушками – в творении нет души, оно мертво». При всей своей уникальности пример Кокто, профессионально занимавшегося рисованием, скульптурой, декоративно-прикладным и ювелирным искусством, не единственен среди тех, кто связан с театром и кино.

Режиссер и актер Юрий Завадский, начинавший свой творческий путь в студии Евгения Вахтангова, первоначально пробовал себя в качестве театрального художника. На выставке представлены эскизы его костюмов и декораций к постановкам 1920-х годов из собрания Российского государственного архива литературы и искусства.

Актер и театральный деятель Михаил Чехов, по воспоминаниям современников, был чрезвычайно многогранной личностью. Он мастерски играл в шахматы, страстно любил музыку и великолепно импровизировал на рояле. От своего отца, родного брата Антона Чехова, унаследовал талант рисовальщика, которому, впрочем, не придавал особого значения. «Сущность нашей профессии, – считал Чехов, – состоит в том, чтобы отдавать… Наше тело, наш голос, наши ощущения, чувства, волю, воображение…» По-видимому, способности к изобразительному искусству оценивалась им как естественная часть театрального мастерства. На выставке представлены некоторые из сценографических набросков Михаила Чехова, сделанных в период работы в качестве постановщика спектаклей в Москве и за рубежом (собрание РГАЛИ).

Звезда мирового балета Серж Лифарь в период расцвета своей карьеры иногда делал беглые зарисовки на театральных программках, не имея под рукой ничего, кроме губной помады или гримировальных карандашей. Друг многих знаменитых художников, известный коллекционер, он, оставив сцену и поселившись в Швейцарии, в 1970-е годы неожиданно для себя самого увлекся рисованием акриловыми красками, желая передать в изображении «движения танца, цвета и ритмы». Его «танцующие человечки» очень понравились мэтру Пабло Пикассо и были неоднократно показаны на персональных выставках в Европе. Друг Анри Матисса, искусствовед Жан Мурай писал в одной из газетных рецензий, что в работах Лифаря «обнаруживается то чувство движения… которое видно уже по его более ранним рисункам. Кроме движения, схваченного специалистом, скорее дополняющим линии, чем их смещающим, открывается также дар Лифаря-колориста. Изначально – театрального колориста, влюбленного в декорации, который постепенно поднимается до уровня чистой живописи».

Работы Сергея Лифаря хорошо раскупались, одну, например, приобрел президент Франции Жорж Помпиду. То, что рисованием можно зарабатывать, стало полной неожиданностью для артиста, опиравшегося в конце жизни на поддержку состоятельной супруги Лиллан Аленфельд. В то же время, обнаружив, что многие картины навсегда покинули его, Лифарь, по собственному признанию, был так расстроен, что перестал рисовать. «Я ведь не художник, а рисующий хореограф», – говорил он о себе. Произведения великого танцора с разрешения вдовы предоставлены на выставку в ГМИИ им. А.С. Пушкина Фондом Сержа Лифаря в Лозанне (Швейцария).

Знаменитый баритон, профессор Берлинской высшей школы изящных искусств Дитрих Фишер-Дискау предпочитает именовать себя «рисующим певцом». На протяжении исполнительской карьеры особое место в его творчестве занимали сочинения немецких романтиков – Шуберта, Шумана, Брамса, Малера. В качестве камертона он избрал не только французскую живопись ХIХ века, но и, что неожиданно, позднее творчество швейцарского живописца Пауля Клее. На взгляд Фишера-Дискау, мы живем во время, когда «духовная сила живописи растет». «Я думаю, – отмечал он в своих «Размышлениях и воспоминаниях», – что живопись тотальнее по притязаниям и всеохватнее по реальному взаимодействию с духовным миром человека…» Отобранные автором для выставки в Москве работы уже экспонировались на европейских выставках. «Наличие мужественных людей, которые время от времени устраивают мои выставки, научило меня тому, как сдерживать приятное волнение во время поиска оптимума при развеске картин, как сохранить безразличие к насмешкам… как радоваться возможности встретить понимание в рецензии», – пишет Фишер-Дискау.

Можно с уверенностью сказать, что подобный трепет перед открытием миру своего сокровенного «второго призвания» испытывают и другие наши современники, участвующие в выставке. Судить же их произведения, как и настаивал Пушкин, будем по законам, ими самими для себя признанным.

* Из стихов Иозефа Кнехта. Герман Гессе. Игра в бисер. Перевод С. Аверинцева. Цит. по: Гессе Г. Избранное. М., 1977. С. 26.