Звездный час Михаила Аникушина
Авторы: Лариса Черкашина«Бывают странные сближения», – заметил некогда Александр Сергеевич Пушкин. Немало таинственных знаков судьбы было при жизни поэта, и в его посмертной судьбе есть свои мистические истории.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Александр Блок
Почти десять лет назад в Доме архитекторов – старинном московском особняке, что в Гранатном переулке, – был званый вечер. Я оказалась за одним столиком со скульптором Михаилом Константиновичем Аникушиным. И, конечно же, весь вечер мы проговорили о Пушкине: я – о родословии поэта, Михаил Константинович – о своих работах. Горевал, что столько его замыслов все еще ждут своего часа, да вряд ли при нынешних временах дождутся. Портреты поэта остались в его петербургской мастерской – в гипсе и пластилине. А это, увы, материал не для вечности…
Рассказал мастер в тот вечер и об удивительной истории, что давным-давно приключилась с ним.
В конце сороковых годов работал он, тогда еще молодой скульптор Михаил Аникушин, над памятником Пушкину, и дело двигалось успешно. Установить памятник поэту надлежало в Ленинграде в 1957-м, к славной дате – двухсотпятидесятилетию со дня основания города. Да, да, именно так. Никакой ошибки здесь нет. Вообще-то, юбилей Петербурга-Ленинграда надлежало отметить согласно исторической дате еще в 1953-м, но в том далеком году страна «осиротела» – умер Сталин – и торжества отложили. Как оказалось – на целых четыре года! Но творческий конкурс на создание в Ленинграде памятника, достойного русского гения, не прерывался. И вот Михаил Аникушин, преодолев все препятствия – суровые отборочные комиссии и строжайшие худсоветы – вышел вдруг победителем. Именно его проект памятника Пушкину был единогласно признан лучшим. А сам молодой ваятель, в качестве поощрения, был послан в творческую командировку в Италию. В достопамятные советские времена то было поистине царским подарком!
Встреча ли с шедеврами мировой культуры, сам ли воздух солнечной Италии, напоенный чудотворными соками, – послужили тому причиной, но только вернувшийся из странствий Аникушин вдруг разочаровался в собственном творении. И вновь стал пропадать целыми днями на заводе, где шла уже отливка памятника, а ночами – в собственной мастерской. Но памятник Пушкину был почти готов, государственные средства были израсходованы, и потому переделывать работу предстояло уже за собственные деньги. Но что значило в сравнении со страстным желанием мастера дотянуться до мировых образцов, воздать должное русскому гению!
Близился долгожданный час. И, наконец, на площади Искусств перед Русским музеем, бронзового Александра Сергеевича водрузили на пьедестал – массивный куб красного полированного гранита. К вечеру того беспокойного июньского дня уставший от волнений Михаил Константинович присел у подножия памятника, да так там и заснул. А наутро (тот день мог стать и последним в его жизни!), проснувшись с первыми солнечными лучами, молодой ваятель взобрался на ставший уже родным монумент, и удобно устроившись на бронзовом плече Александра Сергеевича, стал наносить последние «штрихи» – шлифовать завитки пушкинских кудрей.
И вдруг одно неосторожное движение! Нога предательски заскользила по металлу… В ушах застыл пронзительный крик уличных зевак, стоявших неподалеку. И в то же мгновение, будто кто-то незримый подхватил его: скульптор беспомощно повис в воздухе, на восьмиметровой высоте…
Все оцепенели: случилось чудо – бронзовый Пушкин «подхватил» своего ваятеля тяжелой десницей! Будто в благодарность.
Это уж после свидетели необычайного происшествия расскажут Михаилу Аникушину, что, падая, он зацепился курткой за правую руку Александра Сергеевича, ту самую, что вольно и широко, в порыве божественного вдохновения откинул поэт.
Скольких творческих мук стоила скульптору именно эта рука, как не давался сам жест, все время казавшийся ему наигранным и манерным, какая гора эскизов и всевозможных гипсовых слепков осталась в мастерской!
– Не знаю, не знаю, материалист, конечно, скажет, что я зацепился случайно, – продолжал Михаил Константинович, – но и сейчас, когда минуло почти сорок лет, – я помню живое прикосновение Александра Сергеевича. Он протянул мне руку! И верю – Пушкину обязан своим чудесным спасением. И еще – я точно могу назвать свой «звездный час» – 17 часов 19 июня 1957 года: именно в то мгновение с пушкинского памятника спал белый покров…
Восхищенных отзывов о творении молодого скульптора было тогда предостаточно. Но самыми дорогими для Аникушина стали строки письма, полученного им из Брюсселя, от Николая Александровича Пушкина, родного внука поэта: «…В Вашем Александре Сергеевиче столько жизни и естественности, что кажется, вот-вот, он сойдет с постамента и пойдет по парку. Вами передано не только физическое сходство, но и самый характер деда, его живость и подвижность». Вспомним недоуменные строки Марины Цветаевой:
…Пушкин – в роли монумента?
Гостя каменного? – он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин – в роли Командора?
Пушкинский «каменный гость» оживает буквально на несколько часов, дабы покарать обидчика, а бронзовый Пушкин «протягивает» руку, чтобы спасти своего поклонника. Пожатье бронзовой десницы… Не странно ли? Таинственные параллели мифов и реалий. Непознанная метафизика явлений. «Все, что касается души города или души человека, – все тайна», – так считал сам ваятель.
Нет уже на белом свете замечательного человека Михаила Константиновича Аникушина, а творения его продолжают жить своей самостоятельной жизнью. Немыслимо ныне представить Петербург без памятника Пушкину, одного из символов северной российской столицы.
Мне посчастливилось видеть и аникушинский памятник поэту в Гаване – дар Михаила Константиновича кубинской столице. Установлен он в одном из красивейших гаванских парков, в окружении королевских пальм и старых магнолий, словно в сказочном Лукоморье. На тропическом острове в Атлантике (о котором даже не упоминал поэт) в начале июня, как и в России, отмечают дни рождения Александра Пушкина. Гаванские ребятишки восторженно читают здесь пушкинские стихи на русском и испанском, разыгрывают театрализованные сценки. А влюбленные, коих немало на прекрасном острове, назначают «у Пушкина» свидания. Бронзовый бюст поэта «прописался» и в столице британского королевства. Мастер по просьбе английских пра…правнучек Александра Сергеевича герцогинь Александры Аберкорн и Наталии Вестминстер создал скульптурный образ поэта. Для бронзового Пушкина было забронировано обычное кресло в салоне авиалайнера, взявшего курс из Петербурга на Лондон. Михаил Константинович «сопровождал» поэта в том его полете к берегам туманного Альбиона. И далее – в лондонское предместье потомков поэта, старинный замок Лутон-Ху, где до недавнего времени был единственный в королевстве пушкинский музей.
При жизни Пушкин вовсе не мечтал увековечить собственную персону в мраморе и бронзе. Напротив, отказывался от лестных предложений именитых ваятелей. Некогда, в одном из писем к жене, Пушкин, сообщая своей Наташе московские новости, сетовал: «Здесь хотят лепить мой бюст. Но я не хочу. Тут арапское мое безобразие предано будет бессмертию во всей своей мертвой неподвижности…». «Арапское безобразие», так досаждавшее поэту при жизни, с веками трансформировалось в самый романтический и любимый миллионами пушкинский облик. Рукотворные памятники поэту в двадцатом веке «расселились» по странам и континентам безо всяких на то виз и разрешений. Так странно и прихотливо исполнились давние мечтания Пушкина – побывать в чужих краях. Знать бы поэту, что памятники, запечатлевшие его африканские черты, появятся во всех мировых столицах – в Брюсселе и Вене, Париже и Риме, Дели и Мадриде! «Известен … вид» Александра Пушкина будет на всех континентах – в огромных мегаполисах и скромных деревеньках: в Шанхае и Бернове, Сантьяго и Болдине. И даже на родине темнокожего предка поэта Абрама Ганнибала, в Аддис-Абебе, во дворце эфиопских правителей воздвигнут бюст поэта, отлитый будто бы из чистого золота! И все же среди великого множества монументов лишь двум из них суждено обрести поистине всенародную любовь – памятникам поэту в Москве и Петербурге. Имя петербургского скульптора Михаила Аникушина навеки соединится с именем русского гения.
…На память о давней встрече с мастером у меня остался его рисунок: на листке, вырванном из блокнота – пушкинский профиль. Очень «пушкинский» – словно автопортрет поэта.