Сохранить наследие

Память – основа жизни во всех ее проявлениях, и на клеточном уровне, и на уровне человеческого сообщества. Клетка не может жить без генетической памяти. Если процессы, заложенные генетикой в человеческом организме, дают сбой, его существование или искажается, или прекращается вовсе. С общественным организмом сложнее: исходя из анализа современной ситуации, можно предположить, что многие люди живут, либо вообще не обремененные памятью, либо что-то полу-зная, полу-помня и полу-ценя, и только малая, совсем малая группа людей ощущает себя призванной исполнить миссию сохранения в обществе исторической памяти. Когда речь идет, допустим, о физике, мнения спрашивают у профессионалов. Когда же дело касается искусства, тут каждый начальник все понимает. Поэтому и процветают сейчас «панибратство» по отношению к искусству, волюнтаризм в определении целей и задач в деле поддержки культуры. И тем не менее, на нас, историках искусства, лежит ответственность перед обществом за сохранение культурного наследия.

На протяжении нескольких лет большим авторским коллективом под эгидой Министерства культуры Российской федерации и Института искусствознания готовился масштабный труд, посвященный утраченным, разрушающимся и сохраненным памятникам архитектуры и архитектурно-природным ландшафтам. В 2003 году этот труд увенчался изданием трехтомника «Архитектура и ландшафты России» . Это свод документальных свидетельств о судьбе нашего культурного наследия на рубеже тысячелетий. Множество памятников уничтожено и существует только в упоминаниях, описаниях, старой съемке и работах художников. Множество разрушается на наших глазах, входит в сегодняшний и завтрашний день обреченными руинами или искаженными реконструкцией туристическими и утилитарными объектами. Некоторым памятникам повезло – они сохранены, возвращены к жизни подвижническим трудом реставраторов. Такие работы сведены воедино в отдельном томе – «Белой книге». Утраты зафиксированы в «Черной книге» трехтомника. Это своего рода «поминальная молитва» по погибшим памятникам и архитектурно-природным ландшафтам. В «Красной книге» показаны масштабы и степень нынешнего бедственного состояния архитектурного наследия, в ней – предостережение и призыв о помощи. Как, кстати, и на выставке фотографий, выполненных во время экспедиций Отделом свода памятников, организованной в Институте искусствознания в феврале–марте 2005 года.

Во многих странах Европы, практически во всех, начиная с середины XIX века издавались, а позже неоднократно переиздавались каталоги недвижимого наследия, памятников истории и культуры. То бережное отношение к наследию, которое стало складываться во второй половине XIX столетия в России, вскоре было резко прервано общественными катаклизмами. Мы надолго оказались оторванными от общемировой культуры. Помню, как после возвращения из Италии, куда я попал уже в зрелом возрасте, я сказал Михаилу Яковлевичу Либману, который был тогда заместителем директора нашего института: «Ущербен тот, кто не побывал в Риме в 16 лет».
Потребность молодости – сполна напитаться «соками» культурных традиций, это осознавала и средневековая Европа, и петровская и послепетровская Россия. Пенсионеры Академии художеств на средства государства командировались смотреть мир. А в ХХ веке профессиональная жизнь нескольких поколений в СССР прошла без соприкосновения с целыми пластами культурного наследия, в том числе отечественного.

Для восполнения таких потерь и был создан в 1968 году в нашем институте (он тогда назывался Институтом истории искусств) Отдел свода памятников культурного наследия России. Чтобы сохранять наследие, его надо знать. А мы наши памятники, затерянные на просторах Родины, не знаем. Свод – это целый комплекс работ, проводимых поэтапно. На экспедиционном этапе изучаются уже известные и выявляются до сих пор неизвестные памятники, проводятся обмеры, фотофиксация объектов. Аналитический этап связан с изучением архивов. Завершением является публикация памятников и обобщающее исследование, посвященное историко-архитектурному развитию региона. Отдел свода провел обследование пяти областей центральной части России, выпустил семь томов. Должно выйти 200 томов свода отечественных памятников, но боюсь, что когда выйдут последние тома, большинства тех памятников, которые зафиксированы в первых, уже не будет. Наши потери чудовищны: в трагедиях ХХ века три четверти культурного наследия утрачено. Когда на правительственных заседаниях слышишь, что федеральных памятников у нас слишком много, финансирования на них не хватает, и их число нужно сокращать, в памяти воскрешаются худшие времена. Достаточно привести цифры: в 1991 году на реставрационную программу России выделялось 300 миллионов долларов. А сейчас бюджет реставрационной программы Министерства культуры составляет 450 миллионов рублей, что равно 15 миллионам долларов. По подсчетам самого Министерства на содержание и реставрацию памятников нам необходимо 60 миллиардов рублей в год. Государством же на содержание всех памятников культуры выделяется всего 2 миллиарда. На все и всех – на Третьяковскую галерею, Исторический музей, Большой театр и т.д. Менее чем полмиллиарда, отпускаемые на реставрацию, – это стоимость строительства двухподъездного 16-тиэтажного дома. Поэтому сейчас в списках памятников мы имеем 90 тысяч названий. На самом деле их гораздо больше, примерно тысяч двести. Но они не фиксируются, их состояние ужасно. Еще в советские времена, когда я приезжал во Псков, слышал такие предложения: «Давайте оставим десять памятников и будем их образцово содержать». Как видим, на новом витке нашей истории все повторяется.

Сравним следующие данные: официальное число историко-культурных памятников огромной России – 90 тысяч, в маленькой Голландии их 50 тысяч, а в Англии – 450 тысяч! В Амстердаме к памятникам причислено 6 тысяч объектов, а в несравнимой с Амстердамом по площади Москве только 3 тысячи. Разница тут не столько в цифрах, сколько в отношении к своей истории и понимании ценности того, что имеем.
Мы утрачиваем интерес и уважение к подлиннику, а если говорить шире – к подлинности вообще, ко всему настоящему, к высокому качественному уровню. Уровень заменяется имиджем, а подлинник – копией. И это общий процесс: фальшивые продукты, фальшивые вещи, фальшивые торговые марки. Сплошь и рядом – не просто институты, а университеты, академии, академики, президенты… Фальшивые репутации, дутые авторитеты: «голых королей» – везде, в том числе и в околохудожественных кругах – сейчас предостаточно. Отсутствие уважения к подлинности и высокому качественному уровню буквально во всех областях нашей жизни – это результат духовной деградации, недостатков воспитания, в том числе – любви к отечественной истории и культурным традициям. Общая тенденция эта болезненно проявляется и в нашем профессиональном деле – в реставрации, ее практике и теории.

Нужно сказать, что движение русского общества конца XIX – начала ХХ века к сохранению культурного наследия по инерции пробивало себе путь даже в первые годы советской власти. В 30-е годы это движение было разгромлено, но после Отечественной войны, инициированное чувством патриотизма, оно возобновилось с новой силой. Постановление 1948 года заново организовало систему государственной охраны памятников, поощряя участие в ней общественных организаций и отдельных граждан. Подозрительная ко всему духовному, власть тем не менее способствовала изучению и сохранению материальной культуры. На этом фоне сформировалась замечательная школа реставраторов, которая внесла неоценимый вклад в спасение множества зданий, в открытие их подлинных архитектурных форм. История искусств получила научный фундамент, а общество – возможность с достоверностью прикоснуться к своему духовному и художественному наследию. Жестокие испытания, выпавшие в ХХ веке на долю нашей страны, не смогли разорвать преемственную связь профессиональных поколений, и русская дореволюционная школа явилась основой становления с конца 40-х годов нового этапа реставрационной деятельности. Таким образом, путь отечественной реставрации представляется целостным от середины XIX и до конца ХХ века.

Однако на рубеже ХХ и ХХI веков многое в реставрационном деле стало меняться. Раньше отсутствие рынка, губительное для экономики социализма, в то же время являлось основой строгости критериев реставрации. Наша научная реставрация держалась дольше всех – дольше польской, дольше немецкой. Современный рыночный вкус, стремление удовлетворить запросы заказчиков стал размывать научные критерии. Коммерциализация, увы, самым пагубным образом сказалась на реставрационной деятельности. Появилась иллюзия, что заново можно восстановить все что угодно. Утрачено? Ничего, сделаем заново. А поэтому и беречь ничего не надо. Показательный пример: после выхода трехтомника «Архитектура и ландшафты России» президент одного из архитектурных фондов сказал: «Черная книга» для нас очень полезна. По ней мы все и будем восстанавливать». А «Красная книга» с подлинными развалинами – она его не заинтересовала. На восстановление подлинников средств нет, а на новоделы, пожалуйста, деньги находятся. Та же ситуация, кстати, и в области движимых памятников: на вернисажах публика восхищается поновленными вещами, но сокровища музейных фондов, находящиеся в аварийном состоянии, ее не интересуют. Здесь уместно процитировать фразу, сказанную когда-то М.Е. Швыдким и ставшую афоризмом: «Россия – страна великого культурного наследия. Но исчезающего». Через полвека после выхода в свет «Истории русского искусства» под редакцией И.Э. Грабаря Институт искусствознания приступил к подготовке новой «Истории русского искусства». За это время были исследованы десятки тысяч архитектурных объектов, и в новой «Истории искусства» мы будем показывать наследие России на всей ее территории. Эту Россию не назовешь провинциальной, так как там первоклассные памятники – по стилистике иные, чем столичные. Чтобы понять, например, петербургскую архитектуру ХVIII века, надо видеть страну того времени в целом. Одна из задач новой «Истории русского искусства» – показать неизвестные до сих пор памятники, по-новому увидеть историко-художественные процессы и их взаимосвязи. Для понимания этих взаимосвязей необычайно важна публикационная деятельность, именно она дает научный фундамент любому исследованию. В качестве примеров можно привести полную публикацию нашим институтом наследия Всеволода Мейерхольда, создание полных собраний сочинений М.П. Мусоргского и П.И. Чайковского. Но самая крупная по масштабам публикационная деятельность Института искусствознания – это работа Отдела свода памятников культурного наследия России.

Наука – это коллективная память, которая прямо или опосредованно реализуется в других областях человеческой деятельности. Но у нас наука воспринимается как маргинальная, прикладная область. Кризис личности сейчас очевиден, но при отсутствии государственного поощрения гуманитарного знания он непреодолим. Внимание общества к культуре не определяется экономическим благополучием. Вспомним идеальную красоту искусства Андрея Рублева, расцветшую на фоне междоусобной розни, татарского ига, эпидемий, голода … Человеческий дух способен воспарять в самые драматические эпохи истории. Но подлинной трагедией станет потеря воли к жизни, энтропия памяти.