Мешает жить Париж?.. Французский период Кольцовой-Бычковой

Александра Григорьевна Бычкова родилась в Москве 24 апреля 1892 года в небогатой семье. Шурочка, как называли ее родные, окончила профессиональное рукодельное училище, после которого она вполне могла обеспечить себе существование. В воздухе уже была разлита атмосфера предчувствия грандиозных перемен.
Одни ощущали надвигающиеся события как катастрофу, но Шурочку, вышедшую из разночинной среды, грядущее, как нетрудно догадаться, пьянило открывающимися творческими горизонтами. Ее одаренность и самостоятельность позволили ей в том же году поступить в Строгановское художественно-промышленное училище, где ее педагогом был П.П.Пашков.
Она окончила училище в 1916 году с дипломом первой степени и званием «ученой рисовальщицы». В свои 24 года Александра имела профессиональные навыки вышивальщицы самого высокого класса и прекрасное общехудожественное образование; в сочетании с природной одаренностью это обещало радужную перспективу. Счастливо складывалась и личная жизнь. В Строгановском училище она познакомилась со скульптором Сергеем Кольцовым. Это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. В 1926-м их отношения были официально оформлены, и с тех пор Александра Григорьевна стала носить двойную фамилию. Ее брак с Кольцовым продолжался до его кончины в 1951 году.

После революции Александра находится в эпицентре художественной жизни Москвы. Ее учеба продолжается и в 1918–1921 годах в Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАСе): по живописи – у А.А. Осьмеркина и А.А. Веснина, по рисунку –у Н.И. Ульянова. В разное время ее учителями были Д.А. Щербаковский, С.В. Ноаковский, Н.И. Голоушев, Л.С. Попова. Мы не знаем, чью сторону держала художница в азартной полемике между авангардистами и традиционалистами. Нетрудно представить ее в рядах лефовских глашатаев «производственничества», считавших, что станковая картина доживает свой век. В 1919 году Александра впервые участвует в выставке, представив вышитые панно и рукодельные текстильные вещи. В коллекции Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства сохранились работы Кольцовой-Бычковой чуть более позднего периода. В дерзновенно-праздничных по колориту и энергичных по ритму абстрактно-растительных композициях наличествует ни с чем не сравнимый импульс первых послереволюционных лет, благодаря которому угадывается близость агитационно-массовому искусству. Запас творческой энергии Александры Григорьевны, казалось, был неисчерпаем. В голодные годы Гражданской войны студентка ВХУТЕМАСа Александра Бычкова увлекается фотографией и кино, в 1919 году оканчивает Школу кинематографистов при фотокиноотделе Наркомата просвещения. Одновременно с учебой она работает костюмером и декоратором в московских театрах и клубах. После окончания ВХУТЕМАСа Александра увлекается балетом и некоторое время занимается на курсах балетного искусства в Студии выразительных движений Веры Майя. В 1922 году Кольцова-Бычкова работает художником-декоратором в Детском кукольном театре при Народном доме им. Петра Алексеева, а также бутафором при оперном театре Художественно-просветительского союза рабочих (затем филиала Большого Театра). Но и эту свою многообразную деятельность она сочетает с работой и учебой в Московской строительно-технической артели.

В 20-е годы взаимоотношения искусства и власти, искусства и идеологии менялись стремительно. Вскоре многие художники стали работать без надежды, а часто и без желания попасть на выставки, формируя плеяду будущих «забытых имен». Но у Александры Григорьевны, работавшей в основном в области прикладного искусства, в отличие от художников-станковистов, не примкнувших к разрешенному властью художественному мейнстриму, была ниша для творческой реализации. В 1924–1926 годах, в период безработицы, Кольцова-Бычкова организовала Мастерскую художественной вышивки на бирже труда и руководила ее работой. В 1927 году художнице улыбнулась удача –она выиграла конкурс и получила крупный заказ от ЦК Союза горнорабочих СССР. К десятой годовщине Октябрьской революции по ее эскизам в мастерской были выполнены в технике вышивки и аппликации 12 театральных занавесей и 5 знамен для дворцов культуры рабочих Донбасса, Северного Кавказа, Казахстана и Швеции. Благодаря этим успешно выполненным заказам она получает командировку для профессионального усовершенствования во Францию, куда уезжает вместе с мужем.

Пребывание художников за границей советское государство практически не обеспечивало. И поэтому можно только удивляться тому, как быстро Кольцова-Бычкова вписалась в художественную жизнь Парижа. Уже в первый год командировки, в 1929-м, у нее состоялась персональная выставка в галерее Irondel, находившейся на территории Palais Royal. В экспозиции было представлено 60 работ: декоративные панно, в основном сделанные на родине, и графические работы парижского периода. Произведения декоративно-прикладного искусства, выполненные в предреволюционные годы и в период учебы во ВХУТЕМАСе, прекрасно вписались в общую ситуацию и стали яркой иллюстрацией европейского стиля «Ар деко». Художницу заметили. Сохранились письма из редакций журналов, которые опубликовали или желали публиковать статьи о ее творчестве. Кольцова-Бычкова начала получать заказы на эскизы художественно-декоративных изделий фирм Франции и Германии и на иллюстрации для книг (например, «Конек-горбунок» П.П. Ершова). Александра Григорьевна приняла участие в нескольких выставках: «Салоне независимых», «Осеннем салоне» и «Салоне художников-декораторов». Сохранилась фотография Сергея Васильевича и Александры Григорьевны, сделанная в Париже в 1928 году. По выражению их лиц безошибочно угадывается счастливая семейная пара. У них была любовь, молодость, красота, возможность творить, признание в обществе.

Работа на заказ давала средства для весьма скромного, но достойного для неизбалованных русских художников существования. Александра Кольцова-Бычкова стала с упоением заниматься живописью и графикой. За четыре года пребывания за границей она создала серию «Париж» – около 200 произведений. Чтобы лучше понять, что именно дал Кольцовой-Бычковой вольный воздух Парижа, продотворно было бы проследить некоторые параллели в ее творчестве и творчестве художницы Антонины Софроновой, входившей в группу «13». Хотя Софронова и не покидала советскую Россию, в ее биографии и биографии Кольцовой-Бычковой много общего. У ровесниц Софроновой и Кольцовой-Бычковой были разные учителя, но, учитывая единый настрой молодых художников этого поколения, они шли в едином русле творческих поисков. Софронова вела дневник, записывая наблюдения о том, что происходило в современном ей искусстве. В начале 1930-х годов, когда все художественные группировки упраздняются и вместо них организуется единый Союз художников, Софронова находится в стороне от официального искусства. Что же она противопоставляет официозу? В 1929-м и 1930-м годах в деревне под Орлом, куда Софронова выезжает на лето, она пишет пейзажи и портреты – жизнеподобные и спокойные. Менее всего это произошло под влиянием идеологического прессинга художественной критики. Это стало велением ее души. В мае 1919 года Софронова так пишет о супрематизме: «Порывая с предметностью и не получая извне никакой пищи воображению, суприматисты рискуют впасть в переживание одних и тех же форм, то есть в тот самый академизм, от которого они открещиваются. Конечно, не в природе протекает процесс искусства, а в сознании и воле художника. Сознанием и волей двигается и направляется искусство, но питает его чувство и воображение, а чувство и воображение питается впечатлениями внешнего мира. Беспредметная живопись лишает искусство плоти. Это отвлеченная схематизация искусства» (1).

Что же делала в это время Кольцова-Бычкова?
Казалось бы, участие в наиболее престижных парижских выставках давало ей возможность представлять прежде всего работы авангардного толка. В 1931 году с выставки «Общества независимых художников» известный французский живописец Поль Синьяк приобрел три ее работы, выполненные из шелковых тканей в технике аппликации. В своем письме к художнице он дал им высокую оценку: «Гармония Ваших композиций отлична… Вы работаете с большой уверенностью и в полном соответствии с натурой. Вы отлично владеете материей и отлично передаете природу. Ваши корабли действительно корабли, а не сабо… Для меня было удовольствием выбрать два Ваших произведения». Далее в письме читаем: «Моя жена также художница (она подписывается Сельмерхем Дегранж), ей также удаются цветы, выбрала Ваш букет, который привел ее в восторг. 21 марта 1931 года». Как видим, вдали от России творчество Кольцовой-Бычковой эволюционирует в сторону реализма. Художники, отвергнутые официальным искусством, по велению души пошли навстречу именно настоящему реализму, а не салонному академизму, выдающему себя за реализм. И в этом была общая закономерность творчества художников «плеяды» на рубеже 1920–30-х годов. Софронова писала: «Я верую, что своим источником искусство должно иметь природу. Я верую, что только в природе заключается начало, вечно обновляющее формы искусства. Изучение неповторяющихся форм природы – вот средство для художника дать неповторимые формы искусства. Если искусство отворачивается совсем от природы, то оно приходит к пережевыванию своих собственных соков и к вырождению. Но я верую также, что искусство слагается по своим собственным ему присущим законам, иначе оно перестает быть искусством. Вот мой «символ веры» (2).

В это же время Кольцова-Бычкова в работах парижской серии достоверно, хотя почти эскизно, всего несколькими линиями воссоздает атмосферу парижских улиц и кафе типажи горожан. В акварелях мазок иногда наполнен, а иногда сух, едва оставляя след на бумаге. Но в этой скорописи есть своя эстетика. Автор запечатлевает не только мгновение жизни, но и благословенный момент творчества. Чистый лист бумаги «свободно дышит» сквозь изображение. Кисть художницы легко и быстро касается поверхности листа. Одно движение руки в акварели «Парижанки в кафе» – и готов абрис спины молоденькой парижанки, несколько параллельных и перпендикулярных линий – это ее платье, два удара кистью – и точно схвачена модель туфелек. Очертания столика и стульев едва намечены, но их рисует в своем воображении сам зритель. В творчестве Кольцовой-Бычковой отражена жизнь разных слоев французского общества: персонажи рисунков и акварелей включены в повседневную жизнь Парижа. Автор изображает все, на что падает взор: парижские кафе, лавочки, дворики, тихие улицы. Сюжетные композиции – певички в ночных кабаре, торговцы в лавках, монахи на улицах – сделаны на основе быстрых набросков с натуры. Но, сохраняя всю непосредственность впечатлений от «живой жизни», они завершены и обобщены. И во всем – какая-то особая «французская» легкость. Не панорамы всемирно известных площадей мировой столицы искусств привозит домой Кольцова-Бычкова, а тихие парижские дворики, напоминающие дворы домов Москвы или Ленинграда (иностранное «происхождение» выдают лишь характерные парижские черепичные крыши и ставни на окнах). В эти же 20-е годы над аналогичными темами работает и Софронова. Ее серия «Типы московских улиц» – параллель парижским жанровым сценкам Кольцовой-Бычковой. Обе художницы – и Софронова, и Кольцова-Бычкова – делают главной темой своего творчества частного человека, поэтизируя его повседневное существование.

Первые поэтические впечатления супругов Кольцовых от Парижа постепенно меняются и становятся более прозаическими. Кольцова-Бычкова пишет домой: «Ничего плохого нет, а просто нет времени и порой не знаешь, что написать, так как уже привыкла и нет новых впечатлений... Париж кажется таким же обычным городом, как и Москва…» А Кольцов в письме к родителям еще более категорично отзывается о жизни в Париже: «...не сердитесь, что так долго не писал – жизнь здесь тяжелей, чем у нас, и народ гораздо хуже». Тем не менее мыслей о быстром отъезде в Москву нет; более того, срок пребывания истекает, но Кольцов хочет остаться в Париже. На письмо в Москву с просьбой продлить командировку он получает решительный отказ. Сергей Васильевич возвращается домой. А Александре Григорьевне каким-то образом удается продлить пребывание в Париже еще на два года.

Страна Советов в это время ревниво охраняла свои границы от проникновения тлетворного духа Запада. Характерно видение у Кольцовой-Бычковой социального аспекта французской жизни. Чувствуется, что она любит эту жизнь, однако имеет место сатирический взгляд на парижские нравы и типажи (гуашь «Высший свет»). Двоякость Парижа – ни с чем несравнимое его обаяние и все его зло – супруги Кольцовы почувствовали очень остро. Но почему же они не хотят возвращаться в Москву? Вероятно потому, что ощущали себя в Париже в безопасности.

А в это время на родине в сфере творчества происходит смена приоритетов. Принято думать, что «левое» искусство, под знаменами которого совершались революционные перемены, было «остановлено на бегу». Однако А.И. Морозов предлагает иное понимание самой сути процесса: «…факт остается фактом: в тридцатые годы в СССР не было авангарда даже в подполье... Самое же поучительное в ином: наедине с собой – вовсе не на заказ, не для престижных государственных смотров и Малевич, и Татлин делают вещи фигуративные, близкие к натуре. Тем самым они как бы вливаются в глубинный поток камерного станковизма, который в действительности и представляет наименее официозным, наименее ангажированным вектором творческой практики в СССР тридцатых годов» (3). Творчество Александры Кольцовой-Бычковой конца 20-х и 30-х годов наглядно иллюстрирует эту концепцию.

Незадолго до войны, в 1939 году Кольцова-Бычкова принимает участие в групповой выставке в Дирекции клуба писателей в Москве. Сохранились отчеты об этой выставке, где о творчестве Кольцовой-Бычковой сказано: «Работы 1935–1936 годов находятся под непосредственным влиянием русской природы». Но Париж и французская культура навсегда остались в ее сердце, инициировали творческий поиск, что также было зафиксировано в отчете: «37–38 годы: работы под влиянием французов: Вламинк, Пикассо, Сезанн, Ван-Донген, Дерен. 38–39 годы – период влияния Боннара, Вюйара, Матисса». Тем не менее после возвращения из Парижа Кольцова-Бычкова во многих открытках, присланных ею из-за границы родным, тщательно зачеркнула текст, а привезенные работы спрятала в папки, где они пролежали десятки лет. Подмеченные художницей типажи и социальная заостренность изображения парижской жизни делали ее работы французского периода вполне адекватными идеологической атмосфере страны Советов. Они могли быть эспонированы, скажем, на выставке под названием «Париж – город контрастов». Однако художница их никому не показывала. И своими впечатлениями о жизни за границей она никогда ни с кем не делилась. Лишь однажды Александра Григорьевна обмолвилась, что Париж отравил ей всю оставшуюся жизнь.

После смерти мужа Александра Григорьевна долго болела, но продолжала работать, отгородившись от внешнего мира. Она добилась выхода монографии о творчестве Кольцова, организовала выставку его работ. В «Автобиографии», написанной в 1959 году для отдела кадров Союза художников, свой уход от «общественной проблематики в искусстве» Кольцова-Бычкова объясняла необходимостью ухода за больным мужем и своей болезнью сердца. После смерти С.В. Кольцова и до конца дней, преодолевая порой нестерпимую сердечную боль, она находила в себе силы работать. Но никогда не обращалась к жанровой тематике. Она писала только пейзажи и натюрморты, с особой любовью – цветы. Цветочные натюрморты были у нее и в период жизни в Париже. Но тогда она изображала небольшие букетики, подчеркивая эстетическое любование малой деталью. Теперь же у нее все чаще появляются композиции, в которых из трех, четырех ваз выстраиваются «баррикады», а над ними стеною высятся цветы. Художница словно выгораживает для себя территорию, на которую посторонним вход воспрещен. Так, обладая от природы «заточенным» на социальной проблематике взглядом, она теперь самоустраняется из среды «строителей новой жизни», примыкая к числу участников эстетического «сопротивления».

Пожалуй, еще один штрих последних лет жизни Кольцовой-Бычковой способен дополнить ее дневник, который она могла бы написать, но, в отличие от Софроновой, не написала. В возрасте 75-ти лет, когда решалась участь мастерской с работами Кольцова, художница совершила совсем не характерный для нее поступок. У нее возникло желание преподнести одному высокопоставленному лицу работу мужа – барельеф Ленина. В дарственном письме использовались советские штампы, в которые она сама вряд ли верила, например: «Вы вдохновляете людей Вашей непоколебимой верой в лучшее будущее, в возможность мира во всем мире…» Однако последние фразы письма выпадают из советской мифологемы: «Только огонь зажигает и светит. А свет и тепло – источник жизни». Возможно, эти слова стали в какой-то мере подведением жизненного итога. «Свет и тепло», которых так ей так не хватало в жизни, наполняли ее работы, созданные после возвращения из Парижа. Александра Григорьевна, возможно, не подозревала, сколь не одинока была в этом. Бравурным полотнам, заполнявшим залы официальных выставок, незримо для непосвященных противостояли сосланные в дальние углы мастерских работы художников, с которыми мы только начинаем знакомиться. Смиренное служение А.Г. Кольцовой-Бычковой творчеству вдалеке от «великих дат» и «пятилеток» превращало и пейзаж средней полосы России, и букет цветов в драгоценную живопись. Она-то и является свидетельством достойно прожитой жизни.

Примечания

1 Белохвостова Н.А. А.Ф. Софронова. М., 1993. С. 33.
2 Там же. С. 38.
3 Морозов А.И. Конец утопии. М., 1995. С. 195.