Собрание одесского городского головы в Оксфорде

Так Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский ответил на один из вопросов болгарского журналиста Любомира Левчева, главного редактора журнала «София». Издания, выходящего в стране, где князь появился на свет, где он провел детство, где сидел в тюрьме и где его отец, Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский, потомок Рюриковичей (его дворец когда-то занимал в Петербурге целый квартал Адмиралтейского проспекта), был расстрелян болгарскими органами госбезопасности в Пазарджикском лагере 13 октября 1948 года.

Сам Никита Дмитриевич побывал в одиночке софийской тюрьмы — оттуда мало кому удавалось вернуться живым. Его называли «недорезанным буржуем» и в день давали 120 граммов хлеба. Кто б мог знать, что этот хрупкий мальчик станет впоследствии одним из лучших пловцов Европы и знаменитым на весь мир финансистом и коллекционером, спасшим сотни произведений великих русских художников только что ушедшего столетия: О его жизни можно снять огромный фильм, и смотреться он будет захватывающе.

В 1953 году Лобанов в очередной раз оказался с матерью, Ириной Васильевной Вырубовой, в болгарской тюрьме. В те дни де Голль подарил Болгарии паровоз — народная демократия остро нуждалась в транспорте. Однако французские военные задержали в Вене локомотив и потребовали в обмен на подарок освобождения узников. Так будущий меценат и финансист оказался на Западе.

Н.Д. Лобанов-Ростовский закончил Оксфордский и Колумбийский университеты, добывал нефть в Аргентинской Патагонии, искал ртуть в Тунисе и на Аляске, работал на алмазных разработках в Южной Африке. Девять лет был вице-президентом «Уэлл Фартоу Бэнк» в Сан-Франциско и руководил отделением этого банка по Ближнему Востоку и Африке. В конце концов, достиг одной из самых престижных вершин мирового финансового мира, заняв пост старшего вице-президента Международного банка в Лондоне. Но у него есть и другие звания. К примеру, пожизненный член Союза благотворителей музея Метрополитен в Нью-Йорке, член Совета директоров Международного фонда искусства и просвещения в Вашингтоне, участник Бюро фонда Кирилла и Мефодия в Софии. Перечислять можно долго.

Эти звания, само собой, с неба не упали. Потому что, кроме огромной и изматывающей работы финансиста, Никита Дмитриевич знает другую страсть: собирание произведений русского театрально-декорационного искусства и произведений отечественного авангарда. Все началось в 1954 году, когда студент Оксфорда увидел в Лондоне выставку, посвященную дягилевским «Русским сезонам». Ощущение от увиденного, от работ Гончаровой, Бенуа, Коровина было, наверное, сродни ощущению путника, неожиданно увидевшего в пустыне оазис. «Я был сражен, — вспоминал впоследствии Лобанов-Ростовский, — театральностью, буйством лубочных цветов, всей этой русскостью».

Так все и началось. Несмотря на свои более чем скромные доходы, начинающий коллекционер купил эскизы костюмов Сергея Судейкина к балету «Петрушка», уплатив за них всего 25 долларов. Можно представить, сколько бы все это стоило сейчас. Через некоторое время его жена Нина, урожденная Жорж Пико, дочь посла Франции в ООН, приобрела эскиз декораций Александра Бенуа все к тому же легендарному «Петрушке». За него было отдано уже 100 долларов. Сегодня, когда коллекция Лобанова-Ростовского оценивается в миллионы долларов, вспоминать начало пути и смешно, и поучительно. Результат беспрерывных поисков и встреч по всему миру был просто фантастическим. «Наше собрание оценивалось аукционным домом Сотбис десять раз за последние 30 лет. Первая оценка состоялась в 1967 году в связи с выставкой в музее Метрополитен в Нью-Йорке, последняя — в марте 1998 года в Японии. За тридцать лет стоимость нашего собрания выросла в 7 раз», — говорил князь в одном из последних интервью. Стоимость коллекции сегодня, по самым скромным оценкам, превышает семь миллионов английских фунтов.

В собрании — цвет российской сценографии ХХ века. Более 1100 оригинальных работ 148 художников. Чего здесь только нет! Некоторые из последних эскизов великого Валентина Серова и афиша Кустодиева к постановке в рамках дягилевской антрепризы в Шатле буффонады Евгения Замятина «Блоха» (по мотивам лесковского сказа) во МХАТе. Рисунки русского экспрессиониста Бориса Григорьева и автопортрет Казимира Малевича, который, наверное, сегодня очень трудно оценить — настолько баснословной окажется сумма. Выполненные в акварели проекты декораций Козьмы Петрова-Водкина к постановке «Братьев Карамазовых» в Ленинградском академическом театре драмы в 1927 году и целая серия работ человека, ставшего символом русского европеизма в двадцатом столетии, — художника и энциклопедиста Александра Николаевича Бенуа. Непревзойденные силуэты Бакста, определившие стиль целой эпохи, и эскизы оформления легендарного кафе имажинистов «Стойло Пегаса», выполненные Георгием Якуловым. Вышедший десять лет назад в издательстве «Искусство» каталог-резоне «Художники русского театра: собрание Никиты и Нины Лобановых-Ростовских» сразу стал одним из главных событий в нашей духовной жизни — такое количество информации и воспроизведений работ российских мастеров содержал этот огромный том.

Лобанов-Ростовский все время в движении, беспрерывно организует новые выставки, издания. В этом году ожидается появление его большой книги воспоминаний под эгидой одной из самых престижных научных серий России — «Памятники культуры». Нелишне напомнить, что он вместе с Ильей Самойловичем Зильберштейном стоял у истоков создания Музея личных коллекций в Москве на Волхонке; благодаря ему был открыт музей Лобановых-Ростовских в Филях. Он подарил много произведений музеям России и Украины. Он уговорил Фальц-Фейна выкупить для России архив Николая Соколова, расследовавшего по поручению Колчака обстоятельства казни семьи последнего русского императора. «Дарить интереснее, чем красть», — любит повторять Никита Дмитриевич. Сейчас на «самом верху» Лобанов-Ростовский всеми силами отстаивает идею создания в России Национальной портретной галереи. Такой, какая имеется почти во всех странах мира. Чтобы история России предстала перед всем миром, и особенно перед нашими гражданами, «с человеческим лицом».

Мы беседуем с Никитой Дмитриевичем в его небольшой квартире на лондонской улице Килдер Террас. Слушать этого элегантного человека можно часами. Вот и сейчас он рассказывает о своем предложении правительству Москвы вывешивать на фасадах зданий таблички с именами людей, благодаря которым мы теперь имеем возможность любоваться этими памятниками архитектуры. Рассказывает об обстоятельствах появления в лондонской галерее Тейт картины Казимира Малевича «Динамика супрематизма» — мы еще вернемся в следующих номерах журнала к этой истории. Вспоминает Георгия Костаки, с которым неоднократно сталкивался в тогда еще советской Москве. Никита Дмитриевич и убедил меня написать эту статью о великолепной коллекции произведений художников «Мира искусства», хранящейся в музее Эшмолеан в Оксфорде.

Точнее, там не только собрание «мирискусников». Там есть и Левитан, есть и более полутора тысяч гравюр XVIII-XIX веков. Есть изумительная работа Кандинского мюнхенского периода — о ней мы тоже надеемся вам рассказать подробнее в другом выпуске «Русского искусства». Сейчас нас интересует коллекция, хранящаяся в отделе рисунков и гравюр, где есть также несколько больших живописных полотен, — в основном это собрание Михаила Васильевича Брайкевича, одесского городского головы, человека, благодаря которому в свое время Одесский художественный музей обрел больше сотни первоклас-сных работ русских мастеров. Та же участь, уже после смерти Михаила Васильевича в 1940 году, постигла и оксфордский Эшмолеан.

Оксфорд для историков нашего изобразительного искусства в основном связан с именем Леонида Пастернака. Там наш замечательный импрессионист, отец Бориса Пастернака, любимый иллюстратор Льва Толстого, окончил свои дни. Там, стараниями его дочерей и внучки, Энн Пастернак-Слейтер, создан музей Леонида Осиповича. Но о другом фантастическом собрании нашего искусства и о другом музее в этом дивном, поистине шекспировском университетском городе почти ничего в России не писалось.

Эшмолеан — один из самых старых музеев Европы. Его начало отсчитывают от конца ХVII века, когда лорд Элиас Эшмол подарил Оксфордскому университету коллекцию исторических редкостей, которую начал собирать до него знаменитый английский коллекционер и археолог, хранитель королевских садов Джон Трейдескент. В своих поисках он доходил и до российского Поморья — одним из самых ценных экспонатов нынешнего Эшмолеана являются старинные русские счеты, которые Трейдескент нашел где-то в местах современной Архангельской области. Лорд Эшмол очень хотел претворить в жизнь девизы Френсиса Бэкона, мечтавшего о создании «города мысли», где бы совмещались и собрания древностей, и исследовательский институт, и образовательный центр. В дальнейшем Эшмолеан, пережив все перипетии английской истории, превратился в один из самых известных художественных и научных центров Соединенного Королевства. Здесь хранится известная еврейская библиотека Мюллера, и собрание предметов первобытного искусства, и одна из лучших в мире коллекций монет, и большое собрание полотен итальянского Возрождения, в том числе эскизы Рафаэля и знаменитое полотно Паоло Учелло «Лесная охота». Тут, на тихой улице Оксфорда, в красивом здании, и нашло пристанище одно из лучших собраний русской живописи и графики вне России.

«Столько было в этом человеке жизненной энергии, такие молодые глаза светились из-под густых седых бровей, так не вяжется мысль о вечном покое с его кипучей натурой», — писала газета «Последние новости» через несколько дней после кончины Михаила Васильевича Брайкевича в феврале 1940 года. «Вообще я несколько остерегаюсь людей со слишком ярко выраженной энергией наступательного и даже насильственного темперамента. А таким именно и предстал передо мной этот милейший южанин, необычайно подвижный и, в своем желании поскорее и на свой лад завершить сделку, почти не считавшийся с сопротивлением того, против кого он вел наступление:» Эти слова памяти Брайкевича посвятил Александр Николаевич Бенуа.

Действительно, энергии Брайкевичу, одному из самых известных коллекционеров времен Серебряного века и первой волны эмиграции, было не занимать. Инженер, один из лучших выпускников Института путей сообщения, человек, благодаря которому были созданы портовые сооружения в Либаве, дредноут на Николаевской судостроительной верфи и Ейская железная дорога, он был очень популярен в России. И особенно в Одессе, городе, где несколько лет избирался городским головой, в том числе и в страшные годы Первой мировой и гражданской. Позднее Михаил Васильевич вспоминал, что над «столицей юга» витал тогда «призрак кровавой бойни». Еще он был товарищем министра промышленности и торговли Временного правительства, участником знаменитой Ясской встречи, когда представители политических партий России и глав местного самоуправления российских регионов, не занятых большевиками, вели переговоры с союзниками о будущем России. Брайкевич всегда выступал против любого разделения Российской империи. Неутомимый демократ, редактор и издатель русского журнала «Экономист», выходившего в Англии, он много писал в эмигрантской прессе о необходимости свободы и частной конкуренции в своей стране, которую ему так и не довелось увидеть после отъезда в 1920 году.

И все-таки главной, всепоглощающей страстью жизни Михаила Васильевича было коллекционирование произведений русских художников, в основном круга «Мира искусства». Перед его сумасшедшей силой собирателя не мог устоять практически никто. «Один из главных доводов, однако, при этой схватке заключался в заверении Брайкевича, что покупает он художественные произведения не столько для личного удовольствия, сколько для того, чтобы создать целую коллекцию, которую он и предназначал в дар Одессе», — вспоминал Бенуа. Действительно, одесситам более чем повезло. Уезжая в эмиграцию, Брайкевич, страстно любивший Одессу и долгие годы живший на Черноморской улице, оставил Новороссийскому университету более сотни картин, которые сегодня являются гордостью Одесского художественного музея. Здесь и портрет Саввы Мамонтова работы великого Серова, и знаменитый автопортрет Серебряковой в костюме Пьеро, и «Болотные огни» Михаила Врубеля. И, конечно, Сомов, его изящные пейзажи, написанные в самом начале ХХ века. Есть здесь и портрет самого Брайкевича, и его дочери Татьяны, созданные великим «мирискусником» — Константином Андреевичем Сомовым. Их подарила Одессе в 1976 году одна из дочерей мецената, Ксения Михайловна Филдинг-Кларк.

Портреты Михаила Васильевича Брайкевича и Татьяны, написанные неповторимой сомовской кистью, находятся и в собрании Эшмолеана. Там не могло не быть Сомова, потому что его искусство, да и его личность были одной из главных забот Брайкевича на протяжении нескольких десятков лет жизни. Константин Андреевич Сомов и умер на руках своего верного друга. «Дружба наша началась в далекие довоенные годы, крепла с годами и ни разу не нарушилась размолвкой», — вспоминал уже после кончины Сомова Михаил Васильевич. »:Помню, с каким волнующим нетерпением я ждал, когда Сомов уходил из своей петербургской гостиной в соседнюю туалетную комнату, где он хранил для себя посвященные природе этюды ранней молодости, часто потому, что они ему самому пришлись особенно по сердцу, для того, чтобы отобрать две, три вещи для меня. И какие это были сокровища! Сомов, с не меньшим правом, чем Серов и Левитан, может считаться тонким поэтом русского пейзажа». В другой статье, написанной еще при жизни боготворимого художника, Брайкевич по мастерству портрета сравнивал своего любимца только с Левицким.

«В скором времени ожидаю сюда Михаила Васильевича», — писал Сомов сестре из Парижа в 1934 году. — «Это, может быть, мне будет полезно — он такой вечный мой энтузиаст, что подымет мой дух». «Михаил Васильевич мне по-прежнему страшно предан и обожает мое художество», — сообщал он ей в другом послании. Бенуа, вспоминая Сомова и Брайкевича, нашел даже такие слова: «Если только при таких печальных обстоятельствах пристойно говорить о счастье, то какое-то счастье нашего общего друга (Сомова. — В.Л.) заключалось в том, что именно в момент его внезапного заболевания и в его последней борьбе за жизнь около него находился человек, с такой нежностью и заботливостью к нему относившийся».

Работы Сомова, как уже говорилось, стали одной из главных составляющих коллекции Эшмолеана. Здесь и его эскизы костюмов для Анны Павловой и Карсавиной, и фантастические этюды художника на галантные темы XVIII столетия, и автопортреты мастера, и портрет Евгения Михайлова, любимого племянника художника.

7 апреля 1931 года Сомов слал сестре очередные строки из Парижа: «Главное событие у нас было приезд моего поклонника в Париж. Я сделал ему мою приватную выставку: Я начал писать портрет его дочери по пастельному этюду... показывал ему материал и не удержался, показал сам портрет, хотя он только промазан. Все это он одобрил и меня этим подбодрил». Другой вариант этого портрета, сделанный маслом, украшает ныне собрание Одесского художественного музея. Татьяна Михайловна Брайкевич и стала одной из главных фигур в деле передачи в Оксфорд коллекции отца.

О намерении Михаила Васильевича, жившего с начала двадцатых в Голдер Грин (пригород Лондона), оставить коллекцию одному из музеев Европы — было известно давно. «Брайкевич задался целью собрать на чужбине, по возможности, полный музей русской школы живописи, точнее, той части этой школы, которую принято называть «Миром искусства». Но мало того, у него снова появилась идея консервирования своего частного собрания в какое-либо более прочное и менее подверженное случайностям учреждение. Все более и более крепло в нем желание, чтобы недостаточно оцененная за пределами России «русская школа» получила подобающее себе место в ряду остального европейского художества». В архиве музея Эшмолеан сохранились многочисленные письма Татьяны Брайкевич к хранителям и директору. Все дело в том, что вначале семья мецената передала коллекцию в лондонскую галерею Тейт. Однако в завещании Михаила Васильевича было четко указано, что условием передачи может служить только постоянная экспозиция работ. Они все должны были висеть на стенах. Отдавая должное памяти мецената, не можем не отметить, что, с точки зрения искусствоведа-профессионала, желание это было не слишком грамотным. Большинство работ составляли гуаши и произведения в других графических техниках, а они могут выцветать. Кроме того, музей — это живой организм, в нем надо все время что-то менять, потому что законсервированная на годы экспозиция бывает порой просто губительна.

Галерея Тейт, один из богатейших музеев Европы, судя по всему, выполнить главное пожелание Брайкевича не смогла. Может быть, в то время, когда только закончилась Вторая мировая война, сотрудники галереи просто плохо представляли себе, что по-настоящему означают имена Бакста, Серова, Сомова, Бенуа, Добужинского.

Итак, ныне в собрании Эшмолеана хранятся такие шедевры из коллекции Брайкевича, как, например, серовские портреты графини Варвары Мусиной-Пушкиной и Елены Ивановны Рерих. Последний прогремел в свое время на «Выставке современных русских женских портретов» в Петербурге в 1910 году. А как не упомянуть многочисленные театральные эскизы Бакста или такие его «жемчужины», как зарисовка танцующей Айседоры Дункан и портрет примы-балерины Императорских театров Вирджинии Зуччи. Есть также «Осень» Левитана и целая серия театральных эскизов Александра Николаевича Бенуа. Еще в собрании Эшмолеана находится повторный вариант знаменитой картины великого энциклопедиста и создателя «Мира искусства», запечатлевшей его представление о «бедном, бедном Павле» — Павле I, принимающем парад у Михайловского замка. Бенуа написал эту работу специально для Брайкевича в 1939 году — через тридцать два года после создания основной картины, хранящейся ныне в Русском музее.

Но в коллекции русского искусства в старейшем музее Оксфорда есть картины, рисунки и акварели, не только связанные с именем Брайкевича. Их подарили доктор медицины, русская эмигрантка Татьяна Гурлянд и исскуствовед Мари Шамот. Так, благодаря Шамот музей Эшмолеан имеет сегодня эскизы костюмов, сделанные Билибиным к постановке оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» и рисунок художника из совсем другой эпохи — Павла Федотова. Кроме того, Мари Шамот подарила работы великой парижской пары — Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова. К слову, Эшмолеан в свое время приобрел много рисунков Ларионова еще при жизни мастера. Интересно, что художник, тогда уже серьезно больной, требовал, чтобы за каждый рисунок платили отдельной купюрой. Так что хранитель Эшмолеана всегда ездил к нему за покупками с чемоданом бумажных денег.

А Татьяна Гурлянд передала в дар Эшмолеану работы блистательного мастера линии Василия Шухаева, вернувшегося из Парижа в Москву и чудом не сгинувшего в сталинских лагерях. Еще благодаря ей же, женщине, красоту которой запечатлел Александр Яковлев (этот портрет также находится в описываемом нами собрании), в Оксфорд попали театральные эскизы Константина Коровина и пейзажи русских деревень, которые так легко и мастерски по памяти писал этот потомок московских купцов-старообрядцев. Одна из главных ценностей дара Гурлянд — рисунок Валентина Серова «Голод».

Несколько работ Бенуа завещала Эшмолеану известная на всю Европу меценатка баронесса Шарлотта Бонхэм Картер. Про ее веселый нрав ходили легенды. Она обожала собирать гостей в своем огромном замке на юге Англии, где не было ни одного целого окна. По залам гулял ветер, но баронессе, занятой собиранием произведений искусства, было не до быта. Человек она была, по воспоминаниям знавших ее, очень легкий, и благодаря ей в музеях Англии сегодня хранятся сотни картин.

Ряд работ Леонида Пастернака подарили его дочери — Жозефина и Лидия. Как уже говорилось, Леонид Осипович прожил в Оксфорде последние годы своей долгой жизни и все-таки успел встретить завершение Второй мировой войны. Среди его работ в Эшмолеане — зарисовки Ленина на съезде III Интернационала, портреты Рильке и Эйнштейна и дивная пастель, оставившая нам образы сыновей мастера, — Александра и Бориса.

Несколько работ своего великого отца подарил Ростислав Мстиславович Добужинский. А этюд Экстер оказался в музее по доброй воле ее друга и душеприказчика, сценографа и декоратора Симона Лиссима.

Наконец, несколько слов о том человеке, благодаря которому мы имеем возможность сегодня рассказать о баснословном собрании Эшмолеана. Это Лариса Николаевна Салмина-Хаскелл, долгие годы служившая хранительницей русского наследия в самом известном музее Оксфорда. Крупнейший специалист по эпохе Возрождения, она работала в Эрмитаже и часто сопровождала эрмитажные выставки за границу. Иностранные партнеры ни с кем другим не хотели иметь дело. Блокадница, дочь известного военного, чудом не привлеченного по делу Тухачевского и прошедшего всю Отечественную, внучка офицера, воевавшего в Экспедиционном корпусе во Франции в годы Первой мировой войны, Лариса Николаевна в 1965 году вышла замуж за талантливого искусствоведа, автора многих монографий по истории и философии искусства англичанина Френсиса Хаскелла, кстати, сына известного балетного критика, подготовившего к изданию книгу воспоминаний Матильды Кшесинской. Супруги жили и работали в Оксфорде. Сегодня, когда Лариса Николаевна уже потеряла своего мужа, она продолжает служить — трудно найти другое слово — искусству России. Ее усилиями подготовлен и издан великолепный каталог, посвященный русскому собранию Эшмолеана. И остается только еще раз поблагодарить ее за бесценную помощь при подготовке этой работы.