Забытый и воскрешенный Николай Тархов

Среди многочисленных музеев Женевы нельзя не назвать Музей Пти Пале (Petit Palais. Musée d’Art Moderne, Genève) – один из интереснейших музеев Швейцарии. Как и во многих частных музеях, выбор представленных в нем художников, был связан с личными вкусами его директоров (владельцев). Именно пристрастия этих достойных людей к произведениям русских живописцев и скульпторов начала ХХ века позволяют сегодня открывать «белые пятна» национальной культуры.

Есть художники, чьи имена, произнесенные вслух, сразу же вызывают в памяти зрительный ряд картин. Это – классики, произведения которых многократно репродуцируются. Такие имена «на слуху», картины кочуют с одной выставки на другую. И сегодня они являются предметом изучения пытливых исследователей, которые добавляют новые штрихи и краски к их творческим портретам. Есть другие мастера, которые оказываются «модными» в то или иное время. Каждая эпоха создает таких художников. Они завоевывают зрительские симпатии независимо от того, что о них думают мэтры искусствознания. Более того, подобные художники даже гордятся «ножницами» между мнением профессионалов и обычных посетителей выставок: чем больше их критикуют искусствоведы и художники, тем больше их любят «широкие зрительские массы». Интерес к ним то возрождается, то угасает. Проходит время, и они тоже попадают в музеи, ибо становятся отражением не только собственной индивидуальности, но и вкусовых пристрастий современников. Иное дело мастера, и их много, чьи имена напрочь забыты. В течение многих десятилетий по тем или иным, отнюдь не эстетическим, а скорее этическим или, увы, политическим соображениям, к ним не обращаются взоры исследователей. Их имена можно отыскать лишь в старых газетах или журналах начала ХХ века – «Речь», «Русские ведомости», «Аполлон» или «Золотое руно» – да и то крайне редко. Но вот происходит нечто (в обществе или художественной среде), и все спохватываются: «Как, до сих пор нет исследований и выставок произведений замечательного художника X или Y? Подобное положение необходимо срочно исправить». Именно к такому типу наследия относится творчество Николая Александровича Тархова (1871–1930).

Не секрет, что каждый человек проживает два времени. Одно – время мироздания, где живут и умирают звезды (и даже галактики), рушатся (или возрождаются) миры и царства. Другое – свое собственное время, которое отмерила человеку судьба. На кратчайшее мгновения эти два времени могут пересечься в жизни одного человека, и тогда ему обеспечено всеобщее, хотя и краткое внимание. Все вышесказанное подтверждает судьба Тархова. Неведомый в течение многих десятилетий художник, он оказался востребованным в настоящее время, свидетельством чему явилась выставка в Третьяковской галерее, в прошедшая в апреле 2003 года. Объяснение интереса к творчеству Тархова следует искать в том, что наступила пора пристального изучения наследия художников так называемого второго ряда. Ибо гении творчества – сверкающие звезды на небосклоне искусства. Их имена придают яркость и неповторимость лицу национальной культуры. А менее блестящие художники-трудяги, представляя неустанно свои работы из года в год на разных выставках, определяют уровень национального искусства. Во-вторых, сегодня наблюдается пристальный интерес к «русскому зарубежью». Причем, не только к тем художникам, которые сформировались в России, где они заняли определенное, подчас значительное место в национальной культуре, где их имена получили заслуженную известность (А.Н. Бенуа, К.А. Сомов, М.В. Добужинский, Л.С. Бакст, З.Е. Серебрякова, Н.С. Гончарова, М.Ф. Ларионов), а к мастерам, в России менее популярным (В.Д. Баранов-Россине, И.А. Пуни, А.К. Шервашидзе, Ю.П. Анненков, М.И. Васильева, Маревна и многие другие). Одной из интересных фигур в этом списке является Тархов. А поводом для забвения его имени на родине была сама жизнь художника. Покинув Россию еще в 1899 году, он, сам того не подозревая, оказался в числе «эмигрантов», чье творчество по тем или иным причинам замалчивалось в советскую эпоху.

Москвич из купеческой среды, Николай Тархов не получил в России художественного образования, ибо не был принят в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, куда поступал в 1894 году. В специальной литературе часто приводится рассказ Павла Кузнецова о том, как он вместе с Тарховым держал вступительный экзамен в МУЖВЗ. Именно Кузнецов познакомил Тархова с Константином Коровиным, в мастерской которого оба начинающих художника писали натурщиков (кстати, вместе с В.А. Серовым и В.Д. Поленовым). Позднее Тархов совершил путешествия по Волге и Средней Азии, и в 1899 году уехал в Париж. Живя там, Николай Тархов ежегодно выставлялся в Оcеннем салоне и «Салоне Независимых», но французским художником так и не стал. Возможно, его удачливость в начале творческого пути обострила всегда имевший место крайний индивидуализм, нежелание пользоваться услугами парижских маршанов, что привело к резкому разрыву с Волларом в 1906 году.

Тарховский импрессионизм – только ему присущая живописная манера. «Это неправда, – писал Александр Бенуа, – что Тархов – слабая копия с парижского импрессионизма. Тархова узнаешь в парижских салонах среди тысяч картин сразу» (1). …Шоковое впечатление на зрителя производят его Химеры. Они – неживые, каменные, вознесенные над огромным Парижем, – по-разному (каждые по-своему) устроившись на всех выступающих элементах собора Нотр Дам, настороженно смотрят вниз. Они столь естественно срослись с собором, что их описания хочется искать в знаменитом романе Виктора Гюго. А между тем нынешние – лишь «новоделы», появившиеся во второй половине XIX века. Грандиозная реставрация собора, производимая Виолле-ле-Дюком с 1844-го по 1864 год, позволила ему, историку и теоретику архитектуры, но, прежде всего, талантливому архитектору, дать волю фантазии. Он создал ирреальный мир химер-демонов, смотрящих иронично и задумчиво на раскинувшийся далеко внизу город; гротескных фигур злобных монстров, выглядывающих из самых неожиданных точек. Взгромоздившись на готический пинакль, спрятавшись за шпилем или повиснув над выступом стены, эти каменные химеры, кажется, существуют здесь целые века – неподвижные, погруженные в раздумья о судьбах человечества, копошащегося там, внизу. Прячутся они и в широкой галерее между башнями, поражая человека ХХ века: «... меня просто заворожили своей выразительностью Химеры; я долго стояла около них и никак не могла оторваться» (2), – вспоминала свое первое посещение Парижа в 1925 году старейший научный сотрудник ГМИИ им. А.С. Пушкина Н.В. Яворская.

Картины и этюды Николая Тархова «Химера собора Нотр-Дам и вид на Сену» (1901) и «Химера Нотр-Дам, нависающая над городом» (1902) дают «портреты» Химер. Несмотря на то, что художник изображает, казалось бы, «бездушную» скульптуру, его химеры вполне портретны. На одной картине химера озлоблена, агрессивна, на другой – замерла под снегом в настороженном покое, обхватив лапами колени. У каждой творческой личности химеры рождали свой круг ассоциаций и желаний: «О, вот бы оседлать каменную химеру Нотр-Дама, обхватить ее руками и ногами да полететь!» – вспоминал Марк Шагал (3). Алексей Ремизов писал: «И помню, когда уезжал, все прощался, расставаться не хотелось <...> «Прощайте звери каменные, камни мои ценные!» – и собору поклон положил: там, у колоколов на кровле чудовища все осанну орали каменным своим гласом и один, такой носатый, бестия, успел-таки зайчатину клыком прихватить, сам подкрикивал» (4).

Больших успехов Тархов достиг в 1900-е годы: участие в многочисленных выставках в Париже, Европе и России сделало его имя весьма популярным. Будучи уже парижанином, в 1902 году художник получил приглашение от Аполлинария Васнецова принять участие во Второй выставке 36-ти художников. С завидной регулярностью с 1903 по 1910 год появлялись картины Тархова на выставках «Союза русских художников» в Москве, Петербурге, Киеве. А после того как возродился в 1910 году «Мир искусства» – художник стал присылать свои работы на выставки мирискусников. В 1910 году состоялась большая персональная экспозиция произведений Тархова в редакции журнала «Аполлон» в Санкт-Петербурге.

Но за напряженным трудом, за многочисленными выставками Николай Тархов (и не только он один) не заметил, что перед произведениями искусства ставились уже совсем другие задачи, да и само искусство стало другим. Сезаннизм сменился кубизмом, далее следовал кубо-футуризм, появилось беспредметное (абстрактное) искусство. То, что привлекало зрителей в 1906–1913 годах, после Первой мировой войны казалось безнадежно устаревшим.

Из отведенных Тархову судьбой 59 лет жизни (он умер в 1930 году в собственном доме в местечке Орсэ под Парижем), половину художник прожил во Франции. Все его творчество было связано с этой страной: его короткая слава и, увы, последующее забвение. Он с упоением писал Париж, став его «хроникером» и живописным биографом. Он писал ландшафты Иль-де-Франс во все времена года с одинаковой любовью. Женился на француженке, вырастил троих детей… Ограниченность мирка Орсэ, замкнутость характера самого художника, его оторванность от бурной выставочной жизни Парижа привели к тому, что он «выпал» из истории искусства.

Сегодняшний искушенный зритель отчетливо понимает место Тархова в русской и европейской культуре начала ХХ века: ему не хватает общего образования, художественной школы. Его композиции подчас наивны (хотя ХХ век всегда привечал наивное искусство). Выбор тем произведений (если только это не пейзажи) ограничен. Повторяющаяся живописная манера (длинные вертикальные или косые мазки) позволили Льву Баксту еще в 1907 высказать мнение, что тарховские парижские «вермишели» надоели… Но этот художник интересен сегодня всем, кто предпочитает фигуративное искусство нефигуративному, а живописный оптимизм – ипохондрии и скепсису. Почти сто лет тому назад Александр Николаевич Бенуа проницательно заметил: «Отчего бы кому-нибудь не послушать меня, не попробовать выбросить из своих комнат всякую дрянь, что висит и кривляется на стенах у них, <…> а вместо того повесить ликующие картины Тархова?» (5) А Сергей Маковский, устроивший выставку Тархова в редакции журнала «Аполлон» в 1910 году был уверен, что «пора и нам, русским, понять, что Тархов не «кто-нибудь», что этот самоучка, так серьезно полюбивший искусство, – большой самородный талант. Пора поклониться его глубоко-правдивому, искреннему, прекрасному творчеству»(6).

Примечания
1 Александр Бенуа. Выставка Тархова // Газета «Речь». 1910. 22 октября.
2 Н.В. Яворская. Из воспоминаний о поездке в 1925 году в Париж // Проблемы искусства Франции ХХ века. Материалы научной конференции (Випперовские чтения – 1989). Выпуск XXVII. С. 144–145.
3 Марк Шагал. Моя жизнь. М., 1994, с.113.
4 А. Ремизов // Париж накануне войны в монотипиях Е.С. Кругликовой. Петроград, 1916. С. 70.
5 Художественные письма. А.Н. Бенуа // Газета «Речь». 1910. 19 марта.
6 Сергей Маковский. Н.А. Тархов // Журнал «Аполлон», 1910. №10.