Алексей Явленский: «Я углублялся в самого себя…»

Алексей Георгиевич Явленский (1865–1941)(1) принадлежит к числу крупнейших мастеров ХХ века. После обучения в Петербургской Академии художеств, он, как и многие русские художники его времени, учился в Европе, принимал участие в российских и зарубежных выставках. Закрывшая границу с Россией Первая мировая война и последовавшая вскоре революция сделали Алексея Явленского эмигрантом. Его судьбу разделила Марианна Владимировна Веревкина – единомышленник и друг художника.

19 июля (1 августа) 1914 года Германия объявила войну России. Ставшие «нежелательными лицами» на немецкой территории российские граждане Алексей Явленский и Марианна Веревкина, ее воспитанница Елена Незнакомова с сыном Андреем были вынуждены покинуть страну. Внезапно лишенные привычного жизненного уклада, растерянные и подавленные, они бежали последним поездом, взяв с собой только то, что смогли унести. В их роскошной мюнхенской мастерской, где они прожили восемнадцать лет, где перебывали многие приезжавшие в «немецкие Афины» известные люди, где постоянно гостили их друзья Василий Кандинский, Габриэль Мюнтер, Владимир Бехтеев, осталось все, что было дорого художнику, все его работы – от штудий периода школы Ажбе до пылающих яркими красками полотен начала 1910-х годов. «Мы не смогли взять даже нашу любимую кошку», – вспоминал на склоне лет Алексей Георгиевич (2).

Беженцев приютила нейтральная Швейцария, и они поселились на берегу Женевского озера в деревушке Сен-Пре. В маленьком доме семьи Рюбатель сняли верхний этаж с тремя крошечными комнатами. У Явленского теперь не было своей мастерской, писать он мог только в спальне – у окна. Воспоминания, продиктованные художником позже, в 1937 году, секретарю Лизе Кюммель, раскрывают горестные настроения тех дней: «Из-за тяжелых переживаний моя душа была так мрачна и несчастна, что я рад был возможности просто спокойно сидеть у окна и собраться с чувствами и мыслями» (3). Даже год спустя после приезда в Сен-Пре Явленский с грустью писал своему другу Дмитрию Кардовскому в Россию: «В открытое окно льются лучи осеннего солнца. Тепло. Суетится мошкара. Далекий звон колокольчиков у стада. На окне разложены осенние яблоки. Мир и Бог в природе. Душа, кажется, так бы и слилась с этим. А на душе камень» (4). В Лозанне, что в получасе езды от Сен-Пре, Явленский купил у фотографа небольшой мольберт. И хотя он был мало приспособлен для работы, Явленский писал на нем в течение двадцати лет. Душевные потрясения, пережитые художником, привели к отказу от работы над насыщенными цветом экспрессивными картинами. «Моя душа после всех страданий стала другой. И я должен был искать другие формы, цвета и краски, чтобы выразить то, что было в моей душе», – читаем в его воспоминаниях (5).

Открывающийся из окна вид стал основным мотивом его знаменитых «Вариаций на пейзажную тему» – небольших по размеру композиций, выполненных тонкими слоями краски на бумаге, структурированной под холст. Деревья, несколько домов, дорога, ведущая к озеру и горы, вдали трансформируются в символические цветовые формы, воплощающие переживания художника, оттенки душевных состояний. Колорит этих композиций связан с внутренним состоянием мастера и часто подсказан настроением в природе, отраженным в их названиях: «Весенний вечер», «Волшебный сад», «Меланхолия», «Перед грозой». Одна из вариаций 1916 года – «Русский мотив» (с покосившейся одноглавой церковью и кружащей над ней стаей черных ворон) – навеяна тоской по родине, тревожными переживаниями о судьбе близких, оставшихся в России.

Он пишет цветочные натюрморты, редко – озеро, часто обращается к женским портретам, давая им отвлеченные названия: «Девушка из Сен-Пре», «Неаполитанская девушка», «Мечтающая», «Тайная страсть», «Видимый свет». В живописном решении эти работы близки к «Вариациям».

Явленского радовал Андрей, сын его и Елены Незнакомовой (6). Чтобы объяснить их взаимоотношения, уместно привести воспоминания Элизабет Эрдманн, часто бывавшей у Веревкиной и Явленского в Мюнхене: «В маленькой соседней комнате жила Елена, молодая, милая особа, тихо и незаметно исполнявшая обязанности по ведению домашнего хозяйства, справлявшая всю ежедневную работу и не появлявшаяся за столом при гостях. В комнатке стояла походная кровать, швейная машинка, детская парта, а на стене висело множество ярких детских рисунков. Их автором был маленький Андрей, тогда шести лет, «племянник» Явленского, а в действительности сын его и Елены» (7). Как и отца, Андрея интересовал только цвет. Но в Сен-Пре он попробовал рисовать и удивил Алексея Георгиевича графически верным изображением. В течение трех лет, проведенных в Сен-Пре, мальчик исполнял чудесные рисунки.

Большой радостью для Явленского была встреча с соотечественниками. В Лозанне он увиделся со своими друзьями по Мюнхену – танцорами Александром Сахаровым и его женой Клотильдой фон Дерп. Встретил гостивших здесь участников «Русского балета» – С.П. Дягилева, с которым был давно знаком, М.Ф. Ларионова, Н.С. Гончарову, И.Ф. Стравинского, Л.С. Бакста. «На днях видел Бакста. Совсем банкир, но очень милый», – сообщал художник Д.Н. Кардовскому в Царское Село (8). Весной 1916 года в Лозанне художник познакомился с «милейшей семьей Кедровых» и, как всегда готовый придти на помощь, пишет письмо Игорю Грабарю с просьбой посодействовать их «талантливому к живописи» сыну: «Так как Вы в Москве все и вся знаете, то не откажите дать добрый совет Кедровым, где и как лучше мальчику учиться живописи. Все, что Вы скажете, будет для них наилучшим руководством. Нас война загнала в Швейцарию, в маленькую деревушку St. Prex, близ Лозанны. Живется во всех отношениях не больно сладко. Но что поделать!» (9)

Новый круг знакомых и друзей вносил равновесие в состояние художника. В Женеве вместе с Андреем он посетил мастерскую Фердинанда Ходлера, которого ценил как художника и личность. Летом 1915 года встретился во Фрибуре с Паулем Клее.

По просьбе Явленского, его друг Куно Амье в конце 1914 года съездил в Мюнхен, забрал из мастерской приобретенный им еще в 1908 году пейзаж Ван Гога, а также две его собственные работы «Горб» и «Голова». В 1915 году художник показал их на выставке русских эмигрантов в Лозанне. Картины произвели на зрителей сильное впечатление.

Среди поклонников творчества Явленского оказалась и молодая художница-импрессионистка из Брюсселя Эмми Шейер (1889–1945), встреча с которой сыграла большую роль в творческой судьбе мастера (10). В 1916 году Эмми приехала в Сен-Пре и была так вдохновлена творчеством живописца и его личностью, что решила посвятить свою жизнь продвижению и защите его искусства. В июне 1920 года был заключен договор о найме ее в качестве личного секретаря, по которому вместо жалованья Эмми получала проценты от стоимости проданных картин. Большой организационный талант Эмми Шейер помог ей устроить персональную выставку художника, которая путешествовала по Германии в 1920–1921 годах и имела большой успех. Позже она познакомилась через Явленского с Паулем Клее, Василием Кандинским и Лайонелом Файнингером и в группе «Синяя четверка» представляла их искусство в Германии и Америке. Алексей Георгиевич восхищался этой харизматичной, жизнелюбивой и деятельной женщиной. Их объединяла пожизненная дружба и сотрудничество. «Я отдал мое искусство в Ваши руки…» – писал ей художник в 1921 году. Он увековечил Шейер во многих своих картинах и рисунках. Примерно с 1924 года Явленский начинает называть ее в письмах «Галка», иногда «Галка в мешке». Дело в том, что однажды во сне Эмми Шейер явилась к Явленскому в виде птицы – галки, которая подлетела к нему, доверчиво ласкаясь, села на грудь, и он заботливо прижал ее к себе, затем спрятал в бумажный мешок так, что торчал только носик.

Мемуары 1937 года не содержат упоминаний о том, как Явленский, живя в Швейцарии, узнал о революционных событиях в России. Он вообще избегал суждений о политике, тем более письменных, опасаясь, что они могут повредить родным, оставшимся в России. Одна из его ландшафтных «вариаций» 1918 года была названа «Трагедия». Галка Шейер, хорошо знавшая состояние художника, написала на обороте композиции «Трагедия революции». Он переживал за судьбу братьев – Сергея, Дмитрия, Александра (11), матери Александры Петровны, которая, как позже стало известно из генеалогической справки, составленной Василием Арсеньевым, умерла в Вышнем Волочке «в революцию» (12).

Жизнь в деревушке Сен-Пре была бедна художественными впечатлениями и общением с деятелями культуры. Для дальнейшего пребывания был избран Цюрих, где летом 1916 года успешно прошла выставка с участием Явленского. В это время Цюрих стал местом встречи эмигрантов всего мира. Явленский познакомился здесь со многими интересными людьми, среди которых – композитор Ферручио Бузони, скульптор Вильгельм Лембрук, представители молодого движения дадаистов Марсель Джанко, Хуго Балл, Тристан Тцара, Ханс Арп. Последний вспоминал цюрихское общество тех дней: «Тогда Цюрих был оккупирован целой армией революционеров, реформаторов, поэтов, художников, создателей новой музыки, философов и апостолов мира со всего света. Они встречались главным образом в кафе «Одеон».

Каждый столик там был экстерриториальным владением какой-либо одной группы. Дадаистам принадлежали два столика у окна. Напротив них сидели писатели Ведекинд, Леонард Франк, Верфель, Эренштейн и их друзья. По соседству с этими столиками находилась резиденция пары танцовщиков Сахаровых с претенциозными манерами и вместе с ними – художницы баронессы фон Веревкиной и художника фон Явленского» (13).

Большие выставки Ренуара и Сезанна в Цюрихе стали яркими событиями для Явленского. Впервые так полно увидел он произведения мастеров, которыми всегда восхищался и в чем-то следовал их урокам. Однако теперь художник был другим. Пережитые потрясения породили в его душе ощущение трагизма и дисгармонии человеческой жизни. Именно в это время у мастера складывается свой взгляд на творческий процесс, на роль творца. «Я понял, что художник в своем искусстве при помощи форм и красок должен говорить о божественном в себе. Поэтому произведение искусства – это видимый Бог, а искусство – это «стремление к Богу». Я писал «Лица» много лет. Я сидел в своей мастерской и писал, и природа как суфлер не была мне нужна. Мне было достаточно того, что я углублялся в себя самого, молясь и приводя душу в религиозное состояние», – писал он позднее своему другу художнику Виллиброрду Веркаде (14). Духовные поиски приводят Явленского к созданию серии «Мистические головы». Эти портреты, моделью для которых вначале служила Эмми Шейер, представляли собой стилизованные женские лица. Элемент мистики выражался в больших глазах с черными зрачками. Решенные в кубистической манере, они обнаруживают связь с традициями фаюмского портрета, византийских мозаик, православной иконы.

Одновременно с «Вариациями» и «Мистическими головами» в Цюрихе живописец создает «Лики Спасителя» – фронтальные симметричные геометризированные композиции, в которых передается состояние самосозерцания. Их язык более условен, живопись колористически богата и тонко сгармонирована. Светящаяся точка между бровями становится в этой серии более отчетливым элементом, указывающим на мистический знак мудрости («Мученик», «Проникновение», «Отказ»). Как и многие представители русской творческой элиты, Явленский проявляет в это время интерес к трудам знаменитого индийского философа Вивекананды. Об увлечении восточной мудростью в этот период говорит, например, появление картины «Черный Будда». В конце 1917 года художник заболевает тяжелой формой гриппа и в течение долгих месяцев не может выздороветь. По совету врачей, в марте 1918 года он переезжает на юг, в Аскону. Проведенные здесь три года Алексей Георгиевич считал интереснейшими в своей жизни, связывая свои впечатления с сильной и таинственной природой Тессина, с меланхоличным озером Лаго-Маджоре, с частыми туманами, поднимающимися над водой.

В Асконе рождается четвертая серия «Абстрактные головы», которую называют также «Конструктивные головы» из-за ее математически точной композиционной выверенности. Новый цикл открыла картина «Изначальная форма» («Праформа»), свидетельствующая о том, что Явленский был знаком с теософским учением немецкого философа-мистика Рудольфа Штейнера, говорившего о «плодотворной силе вечных прообразов вещей». Тема лица в композиции звучит по-прежнему отчетливо, но оно предельно схематизировано и стилизовано, в его подчеркнутой симметрии ощутимо обращение к иконописным традициям. «Явленский транспонировал человеческую голову на язык абстрактной жизни, возвысил ее из земного бытия, чтобы манифестировать таким образом душу и дух», – объясняла Эмми Шейер (15) Легкие и невесомые краски «Праформы» и написанных в последующие годы композиций этой серии, многообразная, излучающая свет цветовая палитра рождают поэтические и философские ассоциации.

Годы в Асконе были омрачены постоянными ссорами с Марианной Веревкиной, часто выступавшей в роли диктатора и противостоявшей браку Явленского с Еленой Незнакомовой. В январе 1921 года он писал Галке: «Елена выросла и больше не желает быть рабыней, хочет быть, как все. Этого она может добиться через венчанье со мною. Андрей должен носить мою фамилию, и если я его усыновлю, то заберу у Елены все, даже сына, а это совершенно невозможно. Марианна не понимает этого, она думает только о себе» (16). После долгой борьбы с собой художник решился наконец на разрыв. При этом он объективно оценивал Веревкину как яркую художественную личность, которая «всегда высоко держала знамя искусства, жила для искусства и никогда не шла на компромисс» (17). В одном из писем к Шейер Алексей Георгиевич признается: «Мы разошлись с ней в силу жизненной необходимости, но по-человечески я с ней не расстался. Я как художник ей очень, очень обязан» (18).

Как ни прекрасна была Аскона, изолированный здесь от полнокровной художественной жизни Явленский начал задумываться о смене местожительства. Речи о возвращении в советскую Россию по понятным причинам не было. Выбор был сделан в пользу города его триумфа Висбадена, где недавно на выставке к нему пришел «сказочный успех». В конце мая 1921 года Явленский переехал в Висбаден, через год Елена и Андрей последовали за ним.

Семь лет, проведенные в Швейцарии, начинавшиеся с мучительных душевных страданий и часто ими сопровождавшиеся, оказались плодотворными в биографии мастера. Именно здесь он обрел новые силы и вдохновение в своем искусстве, здесь он создал художественные образы, пленяющие высокой духовностью и принесшие ему мировое признание.

После кончины Алексея Явленского в марте 1941 года Елена Незнакомова-Явленская с сыном перебралась в Швейцарию. Сейчас в Локарно живут внучки художника Лючия и Ангелика и их мать Мария, вдова Андрея. В 1990-е годы ими был подготовлен и издан капитальный труд – четыре тома каталога-резонэ живописного и графического наследия выдающегося мастера.

Примечания
1. А.Г. Явленский родился 13/25 марта 1865 года. Но в зарубежном искусствознании, согласно сведениям семьи художника, годом рождения считается 1864-й.
2. Alexej von Jawlensky. Lebenserinnerungen, in: Alexej von Jawlensky. Reisen. Freunde. Wandlungen. Herausgegeben von Tayfun Belgin. Heidelberg, 1998 [Ausstellungskatalog Museum om Ostwall, Dortmund]. S. 116.
3. Там же.
4. ОР ГРМ. Ф. 106. Ед. хр. 7. Л. Л. 36. Письмо А.Г. Явленского Д.Н. Кардовскому от 15 сентября 1915 года.
5. Alexej von Jawlensky. Lebenserinnerungen. S. 116.
6. Незнакомов-Явленский Андрей Алексеевич (1902–1984), сын художника и Е.М. Незнакомовой. Живописец и график, писал пейзажи, натюрморты. Учился у отца. О нем см.: Лейкинд О.Л., Махров К.В., Северюхин Д.Я. Художники Русского зарубежья. 1917–1939. Биографический словарь. СПб., 1999. С. 655. Елена Михайловна Незнакомова (1881–1965) – жена и муза художника. В качестве воспитанницы и прислуги М.В. Веревкиной в 1896 году оказалась в Мюнхене. Брак с Явленским был узаконен в 1922 году.
7. Цит. по: Alexey Jawlensky. 1864–1941. Herausgegeben von Armin Zweite. [Каталог выставки]. München, 1983. S. 107. Далее: Alexey Jawlensky. Herausgegeben von Armin Zweite.
8. ОР ГРМ. Ф. 106. Ед. хр. 7. Л. 36. Письмо А.Г. Явленского Д.Н. Кардовскому от 15сентября 1915 года.
9. ОР ГТГ. Ф. 106. Оп. 6. Ед. хр. 13150. Письмо А.Г. Явленского И.Э. Грабарю 26 апреля 1916 года.
10. О ней см.: Т. Бельгин. Алексей Явленский. Биография. СПб.: Государственный Русский музей, Ralase Edition, 2000. С. 146–179; Selected Correspondens with Emmy Scheyer, 1919–1933 // Alexej von Jawlensky. Catalogue Raisonne of the Oil Paintings. Volume Тwo. 1914–1933. Maria Jawlensky, Lucia Pieroni–Jawlensky and Angelica Jawlensky. The Alexej von Jawlensky Archive. Verlag C.H. Beck München, 1992. P. 20; Jawlensky Angelica. «lch habe meine Kunst in Ihre Hände gelegt»: Emmy Scheyer und Alexej von Jawlensky – eine Freundschaft // Ausstellungskatalog: Die Blaue Vier. Feininger, Jawlensky, Kandinsky, Klee in der Neuen Welt /Herausgegeben von Vivian Endicott Barnett / Josef Helfenstein. Köln, Dumont, 1998. S. 63–78.
11. Сергей Георгиевич Явленский (1860–1929), юрист, генерал-майор, военный судья Варшавского военно-окружного суда. В 1920 году в Москве арестован и заключен в тюремный отдел ВЧК, по освобождении в 1921 году эмигрировал в Польшу. Дмитрий Георгиевич Явленский (1866–1920?) в 1910-е годы – губернатор Акмолинской области, Псковской, Могилевской губерний. По свидетельству внучки В.С. Виноградовой (Москва), пропал где-то на юге России. Последнее упоминание о нем относится к январю 1920 года и связано с Екатеринодаром. Сведения о судьбе Александра Георгиевича Явленского (1864–?) после революции не обнаружены.
12. В марте 1940 года специалист по геральдике и генеалогии В.С. Арсеньев по просьбе Явленского составил подтверждающую русское происхождение художника справку для представления в государственные органы. Его письма хранятся в Архиве А. фон Явленского, Локарно, Швейцария.
13. Hans Arp. Unsern täglichen Traum… Erinnerungen, Dichtungen und Betrachtungen aus den Jahren 1914–1954, Zürich, 1955. S. 59. Цит. по: Т. Бельгин. С. 250.
14. Цит. по: Jelena Hahl-Koch. «Der Frühe Jawlensky», in: Alexey Jawlensky. Herausgegeben von Armin Zweite. S. 28.
15. Цит. по: Т. Бельгин. Указ. соч. С. 154.
16. Цит. по: Alexey Jawlensky. Herausgegeben von Armin Zweite. S. 112.
17. Copy of a handwritten manuscript by Galka as told her by Jawlensky (probably between 1917–1919). Norton Simon Museum. The Blue Four Galka Scheyer Collection Archives. P. 5.
18. Цит. по: Alexey Jawlensky. Herausgegeben von Armin Zweite. S. 113.