Поэтика белого цвета и личность императора Павла I

Исследователь Павловска В.Н. Талепоровский в своем труде «Павловский парк» (1) замечает: этой резиденции не к лицу зима и снег. И правда, это именно так. Но почему?

Думаю, потому, что белый − это основополагающий цвет архитектуры и интерьеров Павловска, потому, что своего собственного белого здесь предельно много. Он тут невероятно концентрирован. Белый как бы поглощает все другие цвета и оттенки убранства Большого дворца и павильонов (так, что они даже не запоминаются, приобретают вспомогательный характер). Помню свое юношеское впечатление от одного из первых посещений Павловска: переходя из зала в зал, мы убеждались, что все остальные цвета Большого дворца воспринимаются как градации все того же белого, оттенки его, то более теплые − розоватые, бежевые, то более холодные − сиреневатые, отдающие в легкую зелень. Впечатление укрепилось и усилилось много позднее, когда − и тоже впервые в жизни − пришлось побывать внутри Михайловского замка, «пустынного памятника тирана», как назвал его молодой либеральный Пушкин, и увидеть вестибюль и парадную лестницу. Все то же богатство оттенков, большей частью теплых, при царственном господстве белого! Случайно ли это? Не думаю. Белый здесь приобретает − и это совершенно очевидно − не только высочайшую художественную, но и идейную, философскую значимость и наполненность.

Перебираешь немногочисленные сведения, которые имеешь об императоре-жертве и о его кратком царствовании… Какая пестрота и противоречивость! С детства лишенный материнского тепла, до сорокалетнего возраста отстраняемый от правления; подвергавший своих истинных и мнимых врагов репрессиям и при этом рыцарственно настроенный; сокративший барщину; упорядочивший законы о престолонаследии; одержимый то ли болезненными, то ли далеко идущими и не оцененными современниками политическими планами; приютивший Мальтийский орден в России и возглавивший его; провозгласивший (под влиянием протестантских воззрений) русского самодержца главой русской православной церкви; вернувший церкви земли, отнятые секуляризационной политикой Екатерины… Наконец, павший под «бесславными ударами» первых лиц государства, о которых тот же Пушкин (в пору своей молодости – противник Павла, и тем не менее проявивший объективность будущего историка) говорит: «как звери, вторглись янычары». Чтобы дополнить эту и так парадоксально пеструю картину, добавим: «безумный тиран», «деспот» стал в глазах простых людей (как это нередко бывало в русской истории) «народным императором». Говорят, до сих пор в затруднительных житейских случаях у его гробницы в Петропавловской крепости служат панихиды и получают желаемое. Иными словами: в известном смысле государь в народной памяти «убелился», его несправедливости оказались «покрытыми» его добрыми стремлениями и страдальческой кончиной.

«Широк русский человек, я бы сузил», − говорит один из самых страстно-порывистых героев Достоевского. Индивидуальность Павла со всеми ее крайностями − иллюстрация к этому высказыванию. Но при поразительных кренах настроений и поступков этого человека, − какой дивный, гармоничный художественный вкус! Какая любовь к мере, к покою, к уравновешенности форм, к поэзии белого цвета, наконец! Не может быть, чтобы человек столь самовластный, болезненно переживавший свою долгую отстраненность от дел правления, не руководил бы оформлением собственного дома, не требовал, чтобы жилье соответствовало его душевному устройству и чувству прекрасного. Попытаемся же из нашего далека хоть поискать путь к разгадке этой царственной личности и ее эстетических предпочтений.

Отец Павел Флоренский развивает − вслед за другими исследователями − идею происхождения «всех цветов от света и тьмы» (2). В этой связи он приводит суждение о белом цвете Леонардо да Винчи: «Белый цвет… мы уподобим свету, без которого нельзя видеть ни одного цвета… и черный − темноте… ибо там нет никакой материи или плотного вещества, о которые могли бы ударяться солнечные лучи и освещать их…» (и далее, демонстрируя зависимость всех цветов спектра от этих двух начал, Леонардо приводит в качестве примера синий, который «складывается из света и темноты, подобно синеве воздуха, складывающейся из совершенно черного цвета и совершенно белого» (3)).

Если белый − полюс света, то высокое стремление Павла I быть государем-рыцарем (стремление, унаследованное его сыновьями, Александром I и Николаем I, и реализовавшееся − нередко вопреки требованиям прагматической пользы, − в их европейской политике) оказывается как бы созвучным, внутренне родственным этому цветовому предпочтению, устремленным к полюсу белого, высветленным.

С таким вектором павловского царствования связано стремление к опеке и защите тех, кто в этом нуждается. Некоторые исследователи говорят, что упоминавшееся выше суждение императора о русском самодержце − главе православной церкви есть лишь неудачная перефразировка традиционной формулы о государе как первом мирянине − защитнике церкви. В самом деле, философия русского государственного бытия включает в себя идею «симфонии», то есть созвучия и взаимодействия между царем и церковью. В таком случае символика белого цвета для личности, мыслящей себя главой нации, обязательно восходит к ключевым библейским образам − носителям белого цвета. Вспоминается Преображение Господне, когда Спаситель является на горе Фавор ученикам в сиянии одежд столь белых, что «белильщик на земле не может выбелить», образы облаченных в белое праведников из Апокалипсиса, цвет белых камней, на которых Господь пишет таинственные имена, которые дает своим избранникам в жизни вечной. Наконец, сияющая белизна соединяется в человеческом сознании с представлением об ангелах (кстати, день Архангела Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных − 21 ноября по новому стилю − праздновался в Михайловском замке, куда съезжались кавалеры всех орденов, находившиеся в Петербурге). В церковной символике белый − цвет веры, и он подобает ее защитнику. Белизна горностаевой оторочки царской порфиры может восприниматься как знак именно этой функции государственной власти.

Павел – защитник и покровитель мальтийского рыцарства. Эта тема также привносит элемент белизны в историю павловского царствования (белые далматики, белый крест, венчающий корону магистра, даже белые элементы в наградах донатов – низших членов ордена…)

Совершенно очевидно и другое: в предпочтении белого сказались не только представления о высоком назначении государя и хранителя церкви, но и глубоко личные (и, как показывает биография Павла Петровича, неудовлетворенные) стремления к миру, покою, к душевной чистоте, к простоте и незамутненности внутренней жизни, свободной от всяких дурных поползновений. В книге Талепоровского о Павловском парке мы не раз встречаем упоминания о бытовых мелочах, деталях, из которых складывалась здешняя повседневная жизнь, о скромных предметах, усиливающих звучание белого цвета в интерьерах дворца и павильонов. Эти частности перекликаются с белизной залов, причем свет, в котором все здесь купается, оказывается неотъемлемым от простоты и ясности архитектурных форм, украшающих Павловск, от того проникновенного лиризма, который здешняя архитектура заимствует у классической Греции. Белый цвет – это свет, просеянный через разные среды, «…обозначение света как такового… Он… полнота, в нем нет никакой односторонности, ибо всякая односторонность происходит от препятствий… Лишь… препятствие, разбавление чистой энергии света… могло бы заставить свет быть не просто светом… но односторонним, склоненным в ту или другую сторону, в сторону такой или иной цветности»3. Белый цвет суммирует возможности всех цветов, ибо он же является их источником. Если продолжить сравнение, то не исключено, что все противоречивые стремления и качества исторической личности, о которой у нас идет речь, могут быть представленными как окрашенные в разные цвета, например: красный − гнев, голубой − проявление мудрости, дальновидности, и так далее. Не явится ли тогда белый тем покоем цветов, их умиротворением, их возвышенным синтезом, к которому устремлялась «страдающая и бурная» душа императора?

На эти мысли наводит вид летнего, залитого светом Павловска с его погруженными в зелень постройками.

Примечания
1. В.Н. Талепоровский. Павловский парк. Санкт-Петербург, 2005.
2. Свящ. Павел Флоренский. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. Париж, 1989. С. 555.
3. Там же. С. 561.
4. Павел Флоренский. Небесные знамения. // Иконостас. Избранные статьи по искусству. Санкт-Петербург, 1993. С. 313.