«Печаль моя светла»

Эти строки, которым будет суждено бессмертие, Александр Сергеевич Пушкин набросал на бумажном листке в мае 1829 года, всего за несколько дней до своего тридцатилетия, находясь в Георгиевске, в предгорьях Северного Кавказа.

Кому посвящена эта божественная элегия? Ответ кажется бесспорным. Конечно же, юной невесте поэта, оставленной в Москве. Натали: Невеста ли? Как мучительна неопределенность. Горькое и сладостное чувство одновременно. Отказано в ее руке под благовидным предлогом — слишком молода, но одновременно подарена и слабая надежда. Неудавшееся сватовство. Душевное потрясение поэта так велико, что ни на день, ни на час он уже не может оставаться в Москве! Все решилось будто само собой, первого мая. Получив от свата Толстого ответ, Пушкин выехал в ту же ночь в дорожной коляске за городскую заставу, и московские купола и колокольни растаяли в предрассветной мгле.

На Кавказ Пушкин не мог попасть самочинно. Как верный подданный, он посылал письма графу Бенкендорфу и испрашивал разрешения у своего венценосного цензора стать «свидетелем войны». Санкции на отъезд не получил. А тут, словно свыше, пришло решение: Кавказ — самое горячее место империи, где в схватках с воинственными горцами вершилась на глазах история России, — вот спасение от душевной муки. Можно ослушаться царя, можно самовольно умчаться из Москвы и даже из России. Но не уехать и не убежать от нее: Образ юной Натали, такой далекой и недоступной, невозможно изгнать из памяти. Он уже властно вторгся в жизнь поэта. И противиться этому невозможно.

...Строки, родившиеся в предгорьях Северного Кавказа, увидели свет в Петербурге в 1830 году. И друзья Пушкина, читая «На холмах Грузии» в альманахе «Северные Цветы», полагали, что сей драгоценный поэтический подарок предназначен его невесте. Наверное, и Натали, повторяя вслух, словно признание, эти чудные строки, втайне испытывала минуты великого душевного торжества. И не в эти ли, счастливейшие мгновения ее жизни, в сердце робкой красавицы, почти еще девочки, просыпалась любовь?.. Не случайно ведь острая на язычок Александра Россет, не питавшая теплых чувств к юной супруге поэта, насмешливо замечала, что та любит лишь стихи мужа, посвященные ей. И то, что среди этих поэтических посвящений было и «На холмах Грузии», тайной не считалось.

Итак, вне сомнений, стихи, написанные Пушкиным на Кавказе, адресованы невесте. Княгиня Вера Вяземская посылает их летом 1830 года Марии Волконской в далекую сибирскую ссылку вместе с номерами «Литературной газеты». Княгиня, добрый друг Пушкина и поверенная многих его сердечных тайн (ведь стихи он переписал для нее и, видимо, по ее же просьбе, когда в начале июня гостил у Вяземских в Остафьеве), считает нужным пояснить, что новое творение поэт посвятил своей невесте Натали Гончаровой. Имя московской красавицы тогда у всех на устах. Перипетии сватовства и женитьбы Пушкина вызывают живейший интерес как в солнечном Риме, так и в промерзлой Сибири — Петровском Заводе.

Мария Николаевна не замедлила откликнуться: она, конечно же, благодарна приятельнице за дружескую память и за присланные ей стихи «На холмах Грузии», которые она уже сообщила друзьям. Подобно строгой критикессе, она проводит литературный анализ. «В двух первых стихах поэт пробует голос; звуки, извлекаемые им, весьма гармоничны, нет сомнения, но в них нет ни связи, ни соответствия с дальнейшими мыслями нашего великого поэта, и, судя по тому, что вы мне сообщаете о той, кто вдохновляет его, мысли и свежи, и привлекательны, — пишет княгиня Волконская. — Но конец: это конец старого французского мадригала, это любовная болтовня, которая так приятна нам потому, что доказывает нам, насколько поэт увлечен своей невестой, а это для нас залог ожидающего его счастливого будущего». Волконская добавляет: «Поручаю Вам передать ему наши самые искренние, самые подлинные поздравления». Но что-то в тоне ее послания слегка настораживает. Скрытое раздражение сквозит в строках, быть может, еле уловимая ревность. Ведь все это не более чем «любовная болтовня», и чувства, и слова первого русского поэта явно обветшали. Прежней богине, музе, поистине прекрасной и героической женщине не так-то легко уступать пьедестал. Пусть даже и не в реальной жизни — ведь судьба давно уже развела их пути. Да и разделяет ее и Пушкина огромное пространство — чуть ли не вся Российская империя пролегла между ними: Минет столетие, и ученые мужи, разбирая рабочие тетради Пушкина, объявят ее, Марию Волконскую, «утаенной любовью» поэта, вдохновившей его на создание этого поэтического шедевра. Они напомнят о другой, самой первой поездке Пушкина на Кавказ, когда Мария, тогда еще Раевская, дочь славного боевого генерала, была юным созданием. И Александр Пушкин долгие годы не мог забыть и ее милую кудрявую головку, и прелестные ножки:

Я снова юн и твой*

Я твой по-прежнему — тебя люблю я вновь
И без надежд и без желаний
Как было некогда, я вновь тебя люблю

Бесспорно, эти строчки из черновых автографов к юной Натали не имеют никакого отношения.

Прошли за днями дни — сокрылось много лет
Где вы, бесценные созданья
Иные далеко, иных уж в мире нет
Со мной одни воспоминанья

Но тогда и это признание не имеет прямого обращения к Марии Волконской. И так ли уж печалилось сердце поэта о той давней юношеской страсти? Пожалуй, самую оригинальную версию выдвинул писатель Тынянов: пушкинская элегия посвящена почтенной Екатерине Карамзиной, вдове великого историка, любовь к которой поэт, оказывается, утаивал всю свою жизнь.

Где вы, бесценные созданья

Верное слово далось не сразу. Поэт подбирал ему замену: «любимые», «знакомые»: Какой ареал поиска! Это куда обширнее знаменитого «дон-жуанского списка» поэта! Ведь к «бесценным и любимым», а тем более к «знакомым» Александра Сергеевича можно отнести многих женщин, встречавшихся на его жизненном пути!

...Душа моя
Их образ тайный сохранила...

В воспоминаниях мирно уживаются былые музы и соперницы — утонченная графиня Воронцова и малютка Оленина, умница Катенька Ушакова и покинувшая земную обитель экстравагантная Амалия Ризнич:

Не прощание ли это с прежними богинями, и с той из них, чье имя утаено и чей образ все еще горит в сердце поэта? Но в нем уже властно пробивается новый росток. Всходит светлое имя — Натали. Да, все они, «бесценные созданья», были, но она одна — есть.

...Совсем недавно в Петербург, в Пушкинский Дом, поступил беловой автограф «На холмах Грузии лежит ночная мгла», приобретенный в Париже Внешторгбанком, — лист из альбома Каролины Собаньской, урожденной графини Ржевуской. Красавица-полька прожила долгую бурную жизнь, вместившую и любовные увлечения, и политические интриги. Впервые поэт встретил Каролину в Киеве в феврале 1821 года. День встречи остался в памяти на всю жизнь: «Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз:

Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами:» Эти строки написаны всего лишь за шестнадцать дней до свадьбы поэта — 2 февраля 1830 года. Так неожиданно совместились в судьбе поэта имена Каролины Собаньской и Натали Гончаровой. Роковая, чувственная, уверенная в своих неотразимых чарах польская графиня и робкая юная красавица. Демон и ангел. «Вы — демон, — пишет Каролине поэт. — :Я испытал на себе все ваше могущество. Вам обязан я тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении:» И верно, есть своя неслучайность в том, что Пушкин набросал профиль Собаньской на листе среди своих знаменитых «бесовских» рисунков — так они именуются исследователями пушкинской графики.

В ноябре либо в декабре 1829 года в Петербурге Пушкин записал в альбом графини, вероятно по ее настоянию, строки «На холмах Грузии:». Но это отнюдь не означает, что стихотворение посвящено Каролине Собаньской. И уж тем более это не импровизация, как ошибочно полагала владелица альбома. Стоит вспомнить, сколько светских дам и уездных барышень обращались к поэту с просьбой — украсить их альбомы хотя бы росчерком пушкинского пера! Не мог поэт пренебречь и просьбой красавицы Каролины. Но сердце Пушкина уже безвозвратно принадлежало Натали:

Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла
Восходят звезды надо мною
Мне грустно и легко...

Пушкин — самый строгий и беспощадный цензор. Первоначальные наброски словно убираются им же в потаенный сундук воспоминаний. И прекрасные стихи, составившие бы честь любому поэту, так и останутся в черновых рукописях, доступных одним дотошным исследователям. Отныне бесценное право на жизнь даровано только восьми строфам. И в каждой — Ее незримый образ. Восемь оставленных строк. Но и они — всего лишь приближение к авторскому замыслу, последняя ступень к совершенству. Вот еще несколько «штрихов» мастера:

На холмы Грузии ночная тень легла
Шумит Арагва предо мною
Мне грустно и легко, печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою...

Тобой, одной тобой — мечтанья моего
Ничто не мучит, не тревожит
И сердце живо вновь — и любит от того
Что не любить оно не может.

На том же листке поэт вдруг ставит отточие и, словно задумавшись, рисует ангела. Но ангел вполне земной — он не витает в облаках, а ступает по земле. Небесное ли то создание или юная дева с трогательными карнавальными крылышками, стройная, с модной, вполне светской прической, «глаза и кудри опустя», в бальных туфельках со скрещенными тесемками робко делает шаг? Куда? Что влечет ее? На одном уровне с ее башмачками, с условной «землей», размашисто выведена надпись на французском «Pouchkine». Пушкина?.. Как неожиданно:

Ну да, конечно же, совсем недавно, всего год назад, Пушкин чертил на рукописях анаграммы другого имени — Аннет Олениной, и даже, позволив себе замечтаться, однажды вывел на листе «Annette Pouchkine». Но Анне Олениной так и не суждено было носить эту магическую фамилию — Пушкина. А в мае 1829 года лишь одна юная особа имела все права в недалеком будущем именоваться именно так.

Странно, но никто из исследователей не связал нарисованного Пушкиным ангела с подписью самого поэта. И не логично ли тогда предположить, что и пушкинский рисунок вовсе не абстрактен. Стоит лишь пристальней вглядеться в него и увидеть милый знакомый профиль, чуть заостренный характерный «гончаровский» подбородок, грациозно наклоненную головку, довольно высокую фигуру и даже разглядеть очерченную, отнюдь не маленькую, не «оленинскую» ножку. И вспомнить строки из письма поэта, отправленного матери невесты, его признание в том, что, уезжая на Кавказ, он увозит «в глубине своей души» «образ небесного существа», обязанного ей жизнью. Вспомнить, что поэт любил называть свою Наташу ангелом и целовать в письмах к невесте кончики ее воображаемых крыльев. И как знать, не имел ли ангел, запечатленный поэтом на рукописной странице, земного имени — Наталья?

Пушкин обычно не подписывал своих рисунков, они рождались, как и стихи, или же вместе с ними, безудержно и вдохновенно. Графические наброски и строки в рабочих тетрадях поэта — неделимое целое. Сколько еще осталось неразгаданных пушкинских рисунков! Почти столько же предположений и версий, кто из бесчисленных знакомцев поэта удостоился чести быть запечатленным его быстрым пером:

Как разгадать сокровенные мысли русского гения, движения его души?

Кого твой стих боготворил?

Но на этой рукописной странице есть подпись. И поэтические строки, и зримый образ избранницы, и мечты, и потаенные надежды — все словно вобрал в себя старинный лист.

...Натали еще только делает шаг навстречу судьбе. Первый, жертвенный. Пушкин его уже сделал.